Он помог девице встать с пола, усадил в кресло.

— Рассказывайте.

Варвара Ивановна промокнула слёзы платочком, вздохнула и таким жалобным взглядом посмотрела на Сеченова, что сердце бывшего саранского полицмейстера вмиг растаяло от сочувствия к несчастной девице.

— Я люблю князя Романа Асатиани, но мама и брат решительно против нашего брака. Два дня назад здесь произошла ужасная сцена. Митя побил князя, затем травил собаками… Вчера я получила от него записку, вот!

Она протянула Сеченову листок бумаги. Павел Дмитриевич подошёл поближе к свече.

Бесценная Варенька!

Стреляться с Дмитрием Ивановичем я не могу, потому что он твой родной брат. Но и мой позор невыносим, поэтому я уезжаю, сначала в Петербург, а затем, скорее всего, в Америку. Письмо пишу на почтовой станции, тройка уже меня ждёт. Желаю счастья!

Сеченов вернул записку девице Кравковой и в глубокой задумчивости начал мерить шагами комнату. «Блажит девица», — решил он, но вымолвил другое, поскольку в решительных ситуациях мысли начинали толпиться в его голове, как мухи над сахаром.

— Торопиться не следует. Утро вечера мудренее.

— Я знаю, вы благородный человек, не чета другим, которые всё толкуют о скоте и мужиках, а возвышенного не приемлют. Монастырь для меня не могила, а светлый путь к будущей жизни. Помогите мне, благородный Павел Дмитриевич!..

Утром он проснулся от яркого луча солнца, бившего ему прямо в глаза. На столике стоял накрытый льняным полотенцем завтрак, а рядом на стуле сидел Ваня, который, увидев, что гость проснулся, вскочил на ноги.

— Ну, Ванюша, рассказывай, что тебе приснилось?

— Двугривенный. Будто упал из рук на пол и покатился, покатился, потом в щёлку — нырк!

— Ага! Значит потерял. Ничего, мы его сейчас найдём. Подай-ка мне вон ту кожаную сумку, запомни — это портфель.

Получив двадцать копеек, Ваня, за неимением карманов, сунул его за щёку.

Сеченов пальцем поманил его к себе и спросил:

— Ты Варвару Ивановну любишь?

— Люблю. Она добрая барышня, не ругается. А молодой барин дерётся, таскает за волосы.

— А что у вас тут было недавно? Шум, драка.

Ваня приблизился к Сеченову и, жарко дыша, зашептал:

— Варвара Ивановна и князь Роман просили у барыни согласия на брак. Но барыня как закричит — поди прочь, голодранец! Тут и молодой барин подскочил, пнул жениха, потом ружьё схватил.

— Понятно. А что, барина так и не спросили?

— Его здесь не слушают. Он из кабинета месяцами не выходит.

Павел Дмитриевич убедился в правдивости слов Варвары Ивановны и проникся к ней жалостью. Мамаша и сынок предстали перед ним бессердечными людьми, погубившими счастье влюблённых. Хотя сам Сеченов постоянно совершал жестокие поступки, какой-то частью своего характера он был сентиментален, иногда позволял себе увлечься высокими порывами, благородными и чувствительными идеалами, всем тем, что пел стихами его мнимознакомый князь Шаликов на страницах своего «Дамского журнала». Конечно, усилием воли он бы мог стереть эти черты своей натуры, но ему нравилось выступать в роли утешителя и сострадателя чужому горю. В этом была тонкая, ведомая только ему острота и сладость, которые он тщательно хранил и лелеял, любуясь собой и своими поступками, хотя они бывали порой весьма рискованными.

— Ванюша, — сказал он. — Сходи к Варваре Ивановне и спроси, сможет ли она показать мне стихи князя Шаликова? Но, может быть, она ещё почивает?

— Нет, барышня с утра на ногах.

— Так ступай.

Сеченов быстро поднялся, умылся и оделся в то же, что и вчера.