Стогов уже кое-что слышал о Бенардаки от изобретателя электромагнитного телеграфа Павла Шиллинга, которого посетил с прощальным визитом перед отъездом в Симбирск. Барон с лёгкой усмешкой много повидавшего в жизни человека выслушал благодарности, которыми осыпал его Эразм Иванович, и промолвил:

— Деньги в нашей жизни значат многое, но зачастую всё решают не они, а связи, особенно на новом месте, где тебя никто не знает.

— Истинная правда, Павел Львович, — проникновенно произнёс Стогов. — Если бы судьба не свела меня с вами в Иркутске, то не видать бы мне штаб-офицерского места, которое теперь имею по вашей протекции.

— Не преувеличивайте моих заслуг, Эразм Иванович, — слегка порозовев от лестных слов, сказал Шиллинг. — Да, я уведомил Дубельта, что знаю превосходного моряка, который достоин носить мундир жандарма, но моей заслуги в вашем воспитании нет. Впрочем, вы невольно повторили мою мысль, что в России главное — это связи с нужными людьми. Скажите, вы знаете кого-нибудь в Симбирске?

— Я намеренно выбрал сей город, чтобы там не было моих родственников и сослуживцев.

— Похвальное решение, — одобрил барон. — Так вот в Симбирске держит свою ставку ещё молодой годами, но большого и зрелого ума человек — откупщик Бенардаки. В нашем министерстве финансов его очень хвалят. И вы зря усмехаетесь, я слышал от самого графа Канкрина, что этот Бенардаки — делец честного склада, то есть не разоряет казну при помощи сговора с такими же мошенниками, а делает дело за довольно низкий процент, без обсчёта и обвеса, как это повелось на Руси со времён Ивана Калиты.

Стогов ничего из памяти не терял, и сказанное ему бароном Шиллингом тотчас же вспомнил, когда старший канцелярист заговорил о местном откупщике.

«А ведь он явно не дурак, — подумал о Бенардаки подполковник, — если идёт ко мне прямо, без зигзагов и загогулин. Знает, что мимо меня он ничего сделать не сможет».

Дмитрий Егорович прибыл в щегольских лаковых санях, в которые был запряжён гнедой мерин. Откинув медвежью полость, Бенардаки легко выскочил из саней и прошёл на крыльцо, где его встретил младший канцелярист Жигалин и указал гостю дверь в зал, в котором у окна стоял штаб-офицер Стогов.

Испытующе взглядывая друг на друга, гость и хозяин обменялись приветствиями, и затем Эразм Иванович приглашающе указал на кожаный диван, на котором они и расположились. Дождавшись успокоения скрипучих пружин, жандарм решил не ходить вокруг да около, а попробовать откупщика на медовую наживку лести.

— Я, Дмитрий Егорович, положительно наслышан о вас в Петербурге. Оказывается, вы удовлетворили своей деятельностью графа Канкрина, а ему понравиться весьма трудно.

— Я имел аудиенцию у министра, — сказал, не моргнув, Бенардаки. — Он поручил мне сделать для казны закупки зерна. Если я чем и очаровал графа, так только тем, что согласился на цену меньшую, чем заявляли другие поставщики.

— Конечно, главное удовольствие для финансиста — это прибыль, — ласково согласился с гостем Эразм Иванович. — Но чем-то вы пришлись по душе и барону Шиллингу, он тоже вас рекомендовал как человека, на которого во всём можно положиться.

На этот раз Бенардаки посмотрел на Стогова с беспокойством, предположив, что явной лестью жандарм хочет привлечь его к негласному сотрудничеству.

— Барон, конечно, мне знаком, но не визуально, а по мнениям, которые мне доводилось слышать о нём от людей уважаемых и достойных.

Эразм Иванович понял, что промахнулся, сославшись на Шиллинга, но не смутился.

— Хорошо, вы с бароном не знакомы, но не будете же вы отрицать, что в деле государственной важности вы всегда предельно честны и откровенны.