– Вполне, раз уж пришла повестка из военкомата. – Я нашел ее в своей комнате, на столе. – Весной надену каску. Если не получу отсрочки.

– Добейся.

Полина стала бросать камешки в воду, очень ловко. А я считал расходившиеся круги.

– Сам думал – как? Ухо себе, что ли, отрезать?

– Жаль ушко. Не надо себе ничего отрезать. Откупись.

Это было реально, я знал многих, кто так и сделал. Вот, например, мой тверской приятель Серега, на чьей квартире мы встречались с Аней, – принес полковнику нужную сумму в зубы и стал негодным к строевой. Теперь его могут призвать лишь в военное время. Будто сейчас – мирное, идиоты! Весь вопрос снова упирался в эти паршивые деньги. Есть они – и ты герой, доблестный сын Отечества, нет – шваль, подонок, неудачник. Так если я шваль, какого хрена пойду защищать с гранатометом этих доблестных сукиных сынков? И от кого? Давно все сдались, на спинке лежат и лапки вверх подняли. Нет, я твердо решил, что в эту гнилую армию не пойду ни за что. Но время еще есть, что нибудь придумаю.

– Восемь кругов ада, – отсчитал я. – Ты веришь в загробную жизнь?

– Почему бы и нет? – пожала она плечами.

– А в переселение душ?

– Тоже. Для таких вопросиков больше подошло бы кладбище. Ночь, свежая могила, мерцающий скелет… – Полина вытянула руку и схватила меня за горло. – В четырнадцатом веке я была ведьмой, и меня сожгли на костре, а во втором – жрицей любви в Риме.

– А твой адмирал? – спросил вдруг я.

Полина опустила руки.

– Ну хватит об этом, – попросила она. – Тебя он в самом деле смущает? Меня – нет.

– Ты не любишь его?

– Конечно нет. – Полина посмотрела на меня лукаво. – А ты ревнуешь?

– Тогда ты не совсем безнадежна. Можно избежать костра.

– А чем будешь лечить?

– Поцелуем, – сказал я, обнимая ее.

…Когда мы возвращались, пришлось включить фару, потому что темнота здесь не такая, как в Москве, гораздо гуще, но зато более нежная. Все только садились за стол, ужинать.

– Ну, мы вас заждались, – ворчливо сказал отец. – Кепске, сынку, кепске.

Николай сидел на самом почетном месте. Он похлопал меня по плечу, немного помял, так, что захрустели кости, и приветливо, но довольно равнодушно поздоровался с Полиной. Наверное, это был первый человек, на которого ее красота не произвела особого впечатления. Выглядел Николай неважно, уставший какой то, молчаливый, а еще рубец на щеке, за усами. Он лениво ковырял вилкой в тарелке и прислушивался к общей беседе, но, кажется, не слышал ее.

– Угощайтесь чем Бог послал, – сказала мама Полине. А Бог послал много: весь стол был уставлен домашними продуктами, копченостями, соленьями, жареными, вареными и заливными, просто глаза разбегались.

– Кому квас, а кому наливки? – предложил отец.

Полина выбрала квас, а мне и выбирать не пришлось: так его налили. До сих пор относятся как к ребенку. Больше всех за столом говорил отец. Подтрунивал над всеми, только Полины и Николая не касался. А мама смотрела на нас и была счастлива тем, что мы вместе. Все давно наелись досыта, а она все угощала и угощала.

– Кто со мной утром на рыбалку? – спросил отец.

– Пожалуй, я, – неуверенно сказал Володя.

Больше желающих не было. Николай вдруг встрепенулся:

– А мы рыбу взрывчаткой глушим. Однажды… – начал он и осекся. – Ладно.

– Ну и правильно, – после минутной паузы произнес отец.

Я видел, что ему очень хочется поговорить с Николаем, но как подступиться, если человек все время в себя уходит? И мама тоже смотрела на сына с такой тревогой, что у меня сердце сжималось.