– Я думал, ты осталась в этом пекле. Слава Богу!

– Все таки ты жуткая свинья, Гавр. Сама не знаю, почему прощаю тебя. И вытри лицо, оно стало еще страшнее.

– Ну и пусть. Там, на Пушкинской, все гораздо хуже. Все взаправду. У меня такое ощущение, будто кто то сейчас, сию минуту, страдает за меня, за мою маску.

Дворами и задворками они выбрались к Гнездниковскому переулку.

– Вот здесь я и живу, – сказал Гавр. – Поднимемся? Я сниму грим, и мы пообедаем.

– Хорошо, – согласилась Вера.

7

– А где твои родители? – спросила она, с любопытством оглядывая уютное жилище Гавра. Старинные вещи, множество книг, иконы на стенах придавали ему особый дух и словно охраняли хозяина.

– Давно умерли. – Гавр хлопотал на кухне. – Они разбились на самолете, когда мне было пять лет. Так что меня воспитывали бабушка с дедушкой.

– Понятно. Вот почему ты так отбился от рук. Представляю, как нелегко им пришлось.

– Прошу к столу! – позвал ее Гавр. – Времени три часа, а передача в семь.

– Ты все таки хочешь пойти туда? Зачем?

– Чтобы выиграть романтическое путешествие. И поехать с тобой в Гонконг.

– Твои аппетиты растут. – Вера улыбнулась, присаживаясь за стол.

– Я вообще прожорливый.

– Но ты не поинтересовался – хочу ли этого я?

– Спрошу об этом уже в Гонконге.

– Значит… опять этот бедлам, опять эти издевательские вопросики, опять этот клоун в смирительной рубашке… Мне кажется, я не выдержу.

– Опять эта «Смешная недотрога», – поддразнил ее Гавр, протягивая соус. – А знаешь, ты потрясающе привлекательна! Как я мог проглядеть это? Ума не приложу.

– Репетируешь перед программой? – подозрительно покосилась Вера. – Не трудись. Я не пойду.

– Почему?

– Потому что мы все время попадаем с тобой в какие нибудь переделки. И вместо Гонконга окажемся, скорее всего, в хирургическом отделении. Кроме того, в шесть часов я обещала быть на вечере своего отца, в Домжуре.

– Успеем. И туда, и сюда, – махнул рукой Гавр. – Без нас передачу не начнут. Без нас в их безумном мире пропадет самое главное. То, чего им недостает.

– Чего же?

– Любви.

– Снова репетируешь? – спросила Вера, глядя, как он поспешно заработал ножом и вилкой.

– Нет, это уже премьера, – ответил Гавр, оставив столовые приборы.

А Вера почти и не прикасалась к еде. Лишь сейчас ей удалось поймать его взгляд, и теперь уже он не отпускал ее.

– Пьеса на две роли, – произнесла она. – Ты и режиссер, и главный персонаж. Но я… не умею играть. Зрители покинут зал, прежде чем опустится занавес.

– Значит, мы останемся вдвоем. Тем лучше. Пусть они уходят, раз не могут понять, раз души их очерствели. Пусть ищут смысл там, где его нет. На Пушкинской площади под дубинками ОМОНа, в валютных ресторанах и казино, в клоунаде, в романтических путешествиях, в зоопарке среди зверей… Мест много.

– Твой спектакль провалится, – печально произнесла Вера. – Единственным зрителем на нем будет мой перс Монтигомо.

– Прекрасно. Уж он то скажет свое веское слово в финале. Ты уверена, что нельзя остаться вдвоем, не улетев на Луну?

Ответа не последовало. Вера лишь смотрела в окно, где между створками стекла причудливо застыл желто красный букет кленовых листьев. А снег продолжал падать.

– Извини, мне надо позвонить. – Гавр поднялся и вышел в коридор.