Она вдруг как то уронила лицо в ладони и заплакала. Сначала я даже не понял, что с ней, потому что тихо было, только плечи слегка содрогались. Я не представлял, что мне сделать, чтобы она успокоилась.

– Иди! – махнула она рукой.

И я ушел, тихонько закрыв за собой дверь. Пока я ехал в училище, на душе скребли кошки и было тоскливо и совестно за всех, спешащих и толкавшихся вместе со мною в метро. Словно на каждом из них лежит и еще много раз ляжет вина за всех брошенных, искалеченных, несчастных детей. На переходе я увидел девочку лет семи, в рваном пальто, сидящую на ступеньках. На шее у нее висел лист бумаги, на котором детским корявым почерком, большими буквами было написано: «Помогите, люди добрые! Мама очень больна». Но «добрые люди» пробегали мимо, а она смотрела пустым взглядом на мелькающие перед ней ноги. Я почему то представил на ее месте Леночку, которая вот так же равнодушно сидит, сжав губы, нахмурясь, потеряв свое оживление, прелесть да и саму юность в этом грохоте вагонов и топоте башмаков. У меня просто кулаки сжались. Кого надо убить за такое детство? Если бы мне сейчас показали этого главного виновника, я бы, наверное, так и поступил.

В училище я столкнулся нос к носу с Димычем, моим соседом по комнате в общежитии. Мы поболтали о том о сем, и в числе последних новостей я узнал, что ночью Тимур – это младший брат Аслана – избил одного новенького, первокурсника, да так, что того увезли в больницу. Сломана челюсть и сотрясение мозга. Из всего Асланова семейства Тимур самый злобный и подлый. Бьет исподтишка, когда ты не готов или когда спиной повернешься. Вообще Аслановы братья и родственники уже расселились по всему третьему этажу. Придет время, все общежитие купят, обнесут его земляным валом, бойницами, выставят в них пулеметы и заживут, как в неприступной крепости. Но мне до всего до этого дела нет.

– Чуть не забыл, – сказал Димыч. – Тебя с утра Петруха искал.

Он всегда такой – самое главное прибережет напоследок.

Я быстренько спустился в спортивный зал. Петруха – это наш преподаватель по физической подготовке, Петр Степанович. Со мной он персонально занимался по кикбоксингу, считал, что с моей реакцией, взрывной скоростью и фиксацией удара я далеко пойду. «Но техника на уровне Твери», – любил повторять он.

В его каморке сидел еще один человек, бородатый, толстый и в черной шляпе. Мне он сразу не понравился.

– Вот этот паренек, – сказал Петр Степанович.

Толстяк посмотрел на меня и фальшиво заулыбался.

– А выглядит хорошо, – сказал он. – Смотрится. Слушай, дружок, есть шанс подзаработать.

– Я вам не «дружок», – хмуро сказал я. У меня это слово в печенках сидит.

– Ну ну, не будем ссориться раньше времени. Я вот что предлагаю. Бой по кикбоксингу. Десять раундов. Контактных. В ночное время. Если победишь, можешь получить до миллиона. В зависимости от ставок. Проиграешь – тысяч триста. – Он повернулся к Петру Степановичу и кивнул в мою сторону: – Бабы на него будут ставить, такие им нравятся, свеженькие. – Но Петруха смотрел куда то в окно, заинтересовавшись дребезжащим трамваем.

– Постой ка, – забеспокоился толстяк. – А ты действительно такой чемпион или прикидываешься? Растяжку хоть сможешь сделать?

– Попробую, – скромно произнес я и, развернувшись к нему спиной, не глядя, левой пяткой сбил его шляпу. Она покружилась под потолком и упала Петру Степановичу на колени.

– Вот черт! – охнул толстяк. – Ловко. – Он нагнулся за шляпой и снова напялил ее на свою лысину. – Ну так как, согласен? Деньги – наличными. Могу аванс дать.

– А вы что скажете, Петр Степанович? – спросил я.