|
И все -- за пять тысяч долларов! Но с другой стороны, пять тысяч -- это три месячных платежа алиментов, три месяца свободы!.. Mister Plotkin?-- напомнил о себе японский голос в телефонной трубке. Извините, я не могу поехать,-- сказал я, почему-то разом охрипнув. Что ж... Конечно, мы не можем настаивать. Но и вам не нужно спешить с окончательным ответом. Если вы передумаете, то наш новый офис помещается теперь в Рокфеллер- центре. Мой телефон 678-91-02. Спокойной ночи. Я положил трубку и сел на пол, глядя на картину своего приятеля. Россия -- хмельной безногий варвар в заломленной на затылок шапке -- летела на меня из подрамника. У нее было мучительно знакомое лицо. И вдруг я вспомнил, на кого похож этот бледнолицый калека. На Алешу, вот на кого! На улыбчивого мерзавца Алешу, русского таможенника, который... Поздним вечером в Вене, в крошечной, как пенал, комнате дешевого отеля "Zum Turkin" я взглянул на себя в зеркало и замер от изумления: поперек моей левой щеки легла глубокая, как у старика, морщина. Как шрам. Как окоп. А еще утром в Москве, когда я брился перед эмиграцией, у меня были гладкие щеки. Цена эмиграции -- шрам эмиграции, подумал я и даже записал эту фразу в дневник. Мол, в этот день шрам эмиграции лег поперек моей щеки и поперек биографии. И провела этот шрам шереметьевская таможня... Эй, вы! Как вас там? Фельдман? Идите к четвертой стойке, вас там будут досматривать! Сутулая старушка Фельдман, вытягивая, как черепаха, тонкую шею из узких плеч, волоком потащила к таможенной стойке два тяжелых фибровых чемодана. Но когда дотащилась, веселый таможенник в сером кителе крикнул через зал своему коллеге: Алеша, я занят, возьми ее себе! Идите к первой стойке, Фельдман! Живей, живей! Старуха Фельдман снова впряглась в свои два чемодана, но у нее уже не было сил сдвинуть их с места. А из-за каната, перегородившего вход в таможенный зал, из толпы провожающих какая-то растрепанная женщина кричала: Мама, брось эти чемоданы! Брось! Пустите, я помогу ей! Провожающим в зал нельзя,-- стояла на ее пути грудастая дежурная в таможенной форме: кителе, юбке и хромовых офицерских сапожках. Наконец, старуха сдвинула с места один чемодан и, напрягаясь, толчками покатила его к первой стойке. Там работал таможенник, которого почему-то боялись все эмигранты, хотя называли его только по имени -- Алеша. Он был русоголов, голубоглаз, с юношеским пушком на розовых щеках -- просто царевич из русских сказок. Сейчас перед этим Алешей лежали на таможенном столе груда детской одежды и распахнутый саквояж, а сбоку, в нескольких шагах, на другом столе -- еще один распахнутый чемодан, и над этим чемоданом стояла другая таможенница-инспектор -- тоже молоденькая, не старше 23-х. Вдвоем они вели досмотр ручного багажа у веснушчатой тридцатилетней шатенки в потертой рыжей куртке и стоптанных сапогах. К ногам шатенки жалась худенькая пятилетняя девочка в расстегнутой кроличьей шубке, она держала в руках облупленный черный футляр скрипки- четвертушки, а из рукавов ее шубки почти до пола свисали красные рукавички на шнурках. Идите сюда!-- властно звал шатенку Алеша, вынимая из ее саквояжа очередной пакет. Это что у вас? Это лекарство для ребенка. Лекарства вывозить нельзя. Идите сюда!-- тут же, без паузы, включалась таможенница за вторым столом, вынимая из чемодана коробку со стиральным порошком. |
