|
.. При этом он никогда не присутствовал на съемках. "У киногруппы должен быть один лидер, как в армии должен быть один командир,-- говорил он.-- Моя задача: обеспечить вам завтрашнюю съемку, а на сегодняшней мне делать нечего". И он свято соблюдал эту заповедь и появлялся на съемочной площадке только в самых исключительных случаях -- например, когда я снимал пьяную драку бичей на зимнике (в этом эпизоде принимали участие только два профессиональных актера, а остальные сорок девять были подлинные сибирские бичи и шоферюги). Поэтому, когда из кабины подъемного крана я увидел "козлик" Кости Зайко, подкативший из бокового переулка к проходной "Уралмаша", я понял: что-то случилось. Я отлип от окуляра видеокамеры, которая дублировала кинокамеру оператора, и нервно закурил. А внизу Костя выпрыгнул из "козла" и по узенькой лесенке стал торопливо взбираться на подъемный кран. Он был даже без пальто, а в своем стильном двубортном итальянском костюме и а белой рубашке с французским галстуком, которых у него, на зависть всей студии, было три дюжины. И вообще, мой Костя был образцом нового типа советского бизнесмена семидесятых годов -- он свободно говорил по-английски, регулярно читал голливудскую газету "Variety", играл в теннис, курил только "Магlbого",носил итальянские костюмы и французские галстуки и два раза в -неделю бывал в финской сауне "Интуриста", закрытой для простых советских смертных. Но сейчас, позабыв о своем импортном лоске и даже о своих кожаных итальянских перчатках, он голыми руками спешно перебирал промороженные стальные ступеньки вертикальной лестницы, а в большой холщовой сумке через плечо он зачем- то поднимали нам на кран большие металлические блины -- кассеты с кинопленкой. Ну? -- сказал я нетерпеливо, когда его голова достигла дверцы кабины. В Питере КГБ арестовало материал. Что? Что? Час назад на студию приехали гэбэшники, зашли в монтажную и изъяли весь материал нашего фильма -- даже шумовую фонограмму) -- сказал Костя, запыхавшись. А негатив? Все подчистую. На нас настучал партком студии. У меня перехватило дыхание. Они отвезли материал в Смольный, Романову, -- продолжал Костя и зачем-то глянул на свои ручные часы "Сейко". -- Он сейчас его смотрит. Кто смотрит? Романов, дубина! Романов сейчас лично смотрит материал нашей картины! Откуда ты знаешь? -- не поверил я. Романов, первый секретарь Ленинградского обкома партии, был знаменит своей ортодоксальной партийной консервативностью. Я бы сказал, что он был Лигачевым эпохи Брежнева. Знаю, -- сказал Костя. -- У меня свои источники информации. Но что он может понять? -- сказал я. -- Ведь фильм еще не смонтирован, без звука! То, что им нужно -- они понимают. Мы с тобой через сорок минут вылетаем в Питер. Питером, то есть Петербургом, Костя всегда называл Ленинград -- как многие казненные ленинградцы. Я никуда не полечу, я должен доснять эпизод. А потом пусть они меня хоть сажают! Ты не успеешь доснять эпизод. Почему? У нас есть пленка и допуск на завод. Семь минут назад свердловское КГБ получило телефонограмму из ленинградского ГБ изъять у нас всю отснятую пленку и выгнать нас с завода. Они будут здесь, через несколько минут. Скажи оператору, пусть разрядит камеры и сунет туда эти кассеты, -- и Костя протянул мне сумку с принесенными им кассетами. |
