Но не сейчас. Сейчас мы так же уязвимы, как и дети-мутанты...
— Все дело в контроле и равновесии, — сказала она. — Раньше здесь, знаете ли, была больница общего назначения. Здесь родилась дочь директора, и еще при рождении он заподозрил мутацию. Было невозможно сказать это точно, но и он, и его жена во время войны подверглись излучению. Поэтому ребенок содержался здесь в тайне. Это было не просто, но ведь отец его являлся директором. Он управлял всем. Во время Восстания Мутантов мальчик начал изменяться. Директор собрал группу специалистов — людей, которым он мог доверять, людей умных и проницательных, и они поклялись хранить все в тайне. Это было достаточно просто, самым трудным оказалось убедить их. Я помогала этому. Мы с другом доктором-эндокринологом начали экспериментировать с мутантом. И обнаружили, как задержать его развитие.
Сигара Митчелла дернулась во рту. Но он ничего не сказал.
— Для начала мы работали с шишковидной и щитовидной железами, — продолжала Мэри. — Железы внутренней секреции контролируют и тело и разум. И, разумеется, все психологические факторы. Мы сумели задержать развитие супермальчика, чтобы не развивались его опасные таланты — инициатива, агрессия и т.п. Все дело оказалось в гормонах. За ними следит специальный аппарат, которым управляем мы.
— Сколько вам лет? — внезапно спросил Митчелл.
— Сто двадцать шесть, — ответила Мэри Грегсон.
— Мы используем психологию, — сказал Ашуорт. — Каждый год удаляются два члена Совета, а на их место избираются новые из числа талантливых ученых. Причем, если удаляется химик, выборы проводятся среди химиков. Так мы поддерживаем нужные квоты. И так далее. Однако, когда сюда приезжает новый кандидат, его подменяют. Видите ли, члены Совета на деле одни и те же люди. Так что один из старых членов просто берет имя и индивидуальность нового кандидата. Пластическую хирургию мы довели до уровня изобразительного искусства. Шесть лет назад Сэмюэль Ашуорт — настоящий Сэмюэль Ашуорт — был избран в Совет от группы психологов. В то же время мне сделали пластическую операцию — дали точную копию его лица, тела и всех отпечатков. Я выучил историю его жизни и привычки. До этого мое имя в течение пятнадцати лет было Роджер Парр. Это всегда держалось в глубоком секрете, сенатор. Мы не хотели никакого излишнего риска.
Митчелл выругался шепотом.
— Это совершенно недопустимо. Да это просто измена!
— Только не Человечеству, — не согласилась Мэри. — Нельзя обучить нового члена Совета за пять или даже пятнадцать лет. Все мы адаптированы для своей задачи и работаем над ней с самого начала. Это гигантский проект. Мы не смели допускать к себе новую кровь. Нам не нужна была новая кровь. Информация, которую мы получаем от нашего мутанта, имеет колоссальное... Но вы же понимаете, что это делается для всего мира!
— И явно для вас тоже, — добавил Митчелл.
— Да, мы увеличили продолжительность нашей жизни. А также наш IQ. Мы служим. Помните это. И мы должны быть самыми способными слугами.
Сенатор снова посмотрел на мутанта внизу.
— Эта тварь может уничтожить весь мир.
— Он не сумеет выйти из-под контроля, — возразила Мэри. — Он говорит и мыслит только под действием синтенаркотиков. Мы периодически смываем его разум, как моем машину, эндокринными моющими средствами. Мы поставляем ему проблемы, и он их решает.
Митчелл несогласно покачал головой. Ашуорт встал и сделал еще порцию напитков.
— У нас осталось минуты три, — сказал он. — Поэтому я буду говорить быстро. Человечество не было готово к атомной войне, но расщепление атома дало начало собственному автоматическому равновесию — мутации суперлюдей, которые могут справиться с новой энергией. Это было бы хорошо для homo superior, но не для homo sapiens. |