Мартин не уходил. Сейчас он был нужен им обоим, хотя бы дня того, чтобы из последних сил сдерживать подступающее безумие.

Ришин рассказ стучал у него в ушах.

Мари приехала к ней, когда она возвращалась из школы. Встретила не у дома родителей, не у самой школы. Она сказала, что ее прислали, чтобы проводить на прослушивание. Что дату перенесли из за скорого отъезда режиссера. Мари была не на своей машине, но Риша не придала этому никакого значения.

…Вик стянул с нее мокрое платье и с отвращением отшвырнул в угол.

Они приехали не в театр, а в небольшую подвальную студию.

Их встретил полный мужчина в сером костюме, режиссер из приемной комиссии. Это не брюнет, он безопасен и безобиден…

Кофе в белой чашке, на ободке отпечаток красной помады. Мари зачем то сказала ей подвести ресницы и губы, дала свою косметичку.

А потом только темнота. Безвольная темнота, в которой нет ничего. Ни звуков, ни ощущений, ни запахов, ни времени.

И все же ей казалось, что темнота скрыла не все. Не все тяжелое, липкое и мокрое, навалившееся и задушившее ее вместе с темнотой.

…Вик не испытывал и тени прошлого вожделения. Эта близость нежеланна, словно горькое лекарство для обоих. В ней вспышками сливается вся любовь, вся нежность и вся полынная стыль, которая владеет ими сейчас.

У нее горячие губы.

У него ледяные руки.

Согреться.

Забыться, любой ценой.

Она часто дышит, обжигая дыханием его лицо.

Он задыхается.

Стать ближе, стать одним целым и никогда…

Не расставаться.

Мартин давно отвернулся от проема.

Он не отвел эту беду. Его не было рядом, он не смог ничего сделать. Все их бело золотое счастье рассыпалось на осколки от чужой, жестокой прихоти.

… Мари говорит Рише, что она потеряла сознание. Что нужно было меньше нервничать и поесть перед прослушиванием.

Мари соврала, и Риша была не настолько наивна, чтобы ей поверить. Нет пояса на ее платье. Риша не могла ничего сказать, только просила вернуть пояс. Отец будет в бешенстве, если она вернется без него…

Она отказывается от предложения Мари отвезти. Мари сказала, что она сошла с ума, что просто перенервничала и что ее отец рассказывал ей слишком много страшных сказок.

Риша не поверила. Не сказала ни слова, только снова и снова завязывала и развязывала пояс на платье. Почему Мари думает, что она не поймет, что произошло? Почему ей кажется, что этого можно не чувствовать, как липкой грязи, покрывающей кожу?..

А мужчины, который должен был проводить прослушивание, нигде нет. Риша просит у Мари сигарету, но она не дает, стоит, обхватив себя руками, и с ненавистью смотрит на дверь. Рише вдруг становится смешно. Она спрашивает, где же мужчина, будет ли прослушивание, но Мари не отвечает.

Мари злится. Почему то Мари очень злится на нее.

Остатки красной помады у нее на губах, неуместной, вульгарной – он пытается стереть их, но только пачкает и свои руки.

Мартин стоял, уперевшись лбом в стену.

Бессилие. Знакомое с детства по самым черным кошмарам бессилие, ледяное и черное, кандалы на запястьях, решетки на проеме.

Он чувствовал, как вина подкатывает к горлу тяжелой, пульсирующей тошнотой.

Что он мог сделать? Заставить Вика ходить за Ришей, как пес, всю ее жизнь? Объяснить Рише, что никому нельзя верить? Она и так с детства была окружена врагами. Случилось то, к чему она шла всю свою жизнь, с самого раннего детства. Или то, к чему ее вели.

Жертва. Настоящая, истинная жертва, вторая Ришина ипостась, ее Офелия. То, что не смог выбить из нее отец, то, что не смог успокоить Мартин своей дружбой, и утопить своей любовью Вик.