– Пшел, – презрительно выплюнула женщина, возвращаясь к грядке.

Мартин оглянулся в поисках другого подходящего дома с более приветливыми хозяевами. Под ногами у него копошилась в пыли пестрая курица.

«Мартин, а ты чего хотел то? Зачем тебе непременно с красивым огородом?» – спросил Вик.

Но ответить Мартин не успел – его плечо сжала чья то рука.

– Мальчик? Ты предлагал Римме помощь? – раздался женский голос.

Обернувшись, Мартин с большим трудом удержался от того, чтобы отшатнуться.

Женщине, которая на него смотрела, могло быть и двадцать, и шестьдесят. Лицо было перечеркнуто розовым, в белых прожилках бугристым шрамом, ото лба слева к подбородку справа. Один глаз у нее был сделан из дешевого, мутного стекла, издевательски яркого, синего, словно бросающего вызов своей заметностью.

Но Мартин внимательно и серьезно смотрел на второй – уставший. Темно серый, как у него. Он не стал стряхивать руку с плеча.

– Да, я предлагал. Помочь вам, уважаемая? – тихо спросил он.

– У меня нет клубники, – с какой то обреченностью сообщила женщина.

У ее голоса тоже не было возраста. Он низкий и усталый. И больше… никакой.

– И далась же… – Мартин осекся на полуслове. – Мне не нужна клубника. Мне нужны журналы. Или книги.

– Журналы? Какие ты хочешь журналы, мальчик? Про машины? Про корабли?..

– Про… садоводство. Про кур, про огород… в общем, про то, как вести хозяйство.

– Зачем тебе? – удивилась женщина.

– Я – сын Анатолия Редского, – с отвращением признался Мартин.

– Анатолий это… тот грузный мужчина, который выращивает свиней?

– Да. У нас проблемы, а я не знаю, как их решить. Куры не несутся, и…

На них начали опасливо поглядывать. С долей гадливости. То один, то другой настороженный взгляд обжигал его лицо. От прохожих. От соседей из за заборов. Мартин с тоской понял, что разговаривать с этой женщиной – ошибка. Что она пария. И ему надлежит отшатнуться от нее, сплюнуть в теплую желтую пыль и бежать.

Стать как все. Как часть этого мира.

– У меня нет журналов, – сказала женщина, отпуская его плечо, и отворачиваясь.

Словно почувствовала его мысли.

Она была высокая, худая. В темно синем платье с дурацким, заляпанным фартуком.

– Но… вам ведь все еще нужна помощь? – спросил Мартин, догоняя женщину и дотрагиваясь до ее рукава.

«Мартин… может не надо?» – опасливо спросил Вик.

«Может и не надо», – задумчиво ответил Мартин.

…

Изба из потемневшего дерева стояла на отшибе. Дом не был выкрашен ни белой, ни голубой краской. Когда то он был крепким, золотящимся светлыми, гладкими бревнами и тонкими реечками крыши. Сверкали прозрачные стекла и бежала вязь растительного узора по ставням. А из красной кирпичной трубы поднимался живой светлый дым.

Сейчас дом напоминал брошенного детьми старика. Потемневший, с трещинами рассохшихся в дереве морщин. Труба покрыта патиной копоти, ставни покосились. И только одно было в этом доме целым, крепким и надежным – забор.

– Я одна живу. Мне плохо, – тихо сообщила женщина.

Мартина полоснула жалость. Впрочем, он успел понять, что женщина была сумасшедшей. Тихой помешанной. Она может сама о себе заботиться. Наверное, даже выполняет какую то роль в деревне – может, к ней ходят гадать. Или у нее растут лучшие яблоки. Только говорит она так, по особенному. Чувствуется тоскливое, царапающее безумие в ее голосе.

В доме было темно и не убрано. Не была заправлена постель. Посуду не мыли, кажется, пару дней. Мутные стекла на окнах пропускали мало света, а на половиках скопился тонкий слой желтой уличной пыли.