Она неопределенно пожала плечами и отвернулась к шкафу.

Вик прикрыл глаза и почти не почувствовал, как мир, качнувшись, уместился в оконный проем.

Во дворе был колодец. Двор был запущенным и без разноцветных реечек, разделяющих грядки на сектора. Но там был огород. И теплица. И курятник, который Мартин внимательно осмотрел. Курятник был таким же потемневшим, как и дом, но его конструкция разительно отличалась от маленького сарайчика у них во дворе. Он был похож скорее на небольшой домик, почему то с окошком, затянутым плотной мутной пленкой. Снаружи к курятнику примыкал загон, обтянутый мелкоячеистой ржавой сеткой.

Мартин вымыл окна, вытряхнул половики и кое как прикрутил болтающуюся дверцу кухонного шкафа. Вик предлагал помочь, но Мартин торопился – снаружи все чаще слышались детские голоса. Время близилось к обеду. Видимо, кто то закончил обязательные утренние работы, кто то вернулся с рыбалки. Но главное – дети уже собирались в ватаги и нужно было постараться избежать если не столкновения с ними, то, по крайней мере, конфликта.

На столе лежала тяжелая книга в черной обложке, с измятыми сыростью желтыми страницами. Сверху – большая коробка мела и пакет с печеньем. Мартин, ополоснув руки и лицо, начал упаковывать книгу в сумку. Женщина сидела за столом и тоскливо наблюдала за ним.

– Уважаемая, подскажите… зачем в курятнике окна?

– Ты не спросил, не темно ли курочкам в домике, малыш, – бесцветно отметила женщина.

Мартин снова почувствовал легкую тревогу. Но быстро успокоился. Много ли взрослых способны разгадать такую загадку? Если не выделяться? Если скрывать ее?

– Окна нужны потому, что в темноте куры плохо несутся. Передай своему занятому отцу.

– Спасибо вам, – сказал он, закидывая на плечо резко потяжелевшую сумку.

– Приходи через три дня, – напомнила женщина, не встав из за стола, чтобы его проводить.

Мартин со смешенным чувством облегчения и сожаления выскользнул на улицу и плотно затворил за собой дверь.

То, что он увидел, сделало легкую тревогу от недосказанности женщины чем то совершенно незначительным.

Потому что другая, свинцово тяжелая навалилась на него в один миг. И растаяла.

Он без страха, прямо и открыто, смотрел в глаза одному из облокотившихся о забор мальчишек. Высокому, черноволосому, с голубыми, как вода, глазами. В нем Мартин безошибочно узнал главаря. Было еще четверо, но он видел, что главная проблема – этот, черноволосый, с поцарапанными локтями и коленями, в пропыленной синей рубашке.

«Нас бить будут, да?..» – обреченно спросил его Вик.

«Не будут. Но ты на всякий случай отойди», – попросил его Мартин.

«Ну ты скажи ему: „Не желаете ли хлебную корку, уважаемый?“, он сразу от тебя отстанет», – ехидно посоветовал Вик.

Впрочем, Мартин чувствовал, что это бравада.

– Ты свиновода сын? – презрительно спросил мальчик, нарушив молчание.

Ему было двенадцать или тринадцать на вид. Голос у него только начал ломаться, и от этого обладал какой то комичной басовитостью. Впрочем, Мартину было не до смеха. Каждый раз, отвечая на это вопрос он чувствовал себя так, будто ему приходится есть помои.

– Да, – ответил он как можно более миролюбиво.

– И что ты, погань белоглазая, тут забыл?

Мартин прикрыл глаза. Им неоткуда было знать, что у Вика глаза были почти белыми. Впрочем, это было неважно.

Важным был вопрос, что ответить. Дерзить? Попытаться сгладить конфликт? Показать, что он настроен доброжелательно и не хочет никакой драки? Или попытаться сбежать через дыру в заборе с противоположной стороны, бросив сумку и потихоньку вернуться за ней вечером?.