Хотел ему ответить что то о том, что их никто не видит, но вместо этого просто рассмеялся. Легко, будто и не было никакой темноты за спиной, страхов, ответственности и пьяного отца.

Он слышал, что Вик рассмеялся в ответ.

Хороший был смех, тихий и переливчатый, как колокольчик на ветру.

…

Мартин умылся и пригладил волосы теплой водой из бутылки, лежавшей в сумке. Ему было немного страшно идти в деревню. Он опасался детей – тех самых, загорелых, с цепкими взглядами и грубыми руками. Которые не любят чужаков.

Сам Мартин не боялся драки. Что такое боль он представлял себе довольно смутно, но считал ниже своего достоинства перед ней дрожать. Будь он самим собой – к нему еще может и не подошли бы. Но Вик выглядит чужаком. И слабым, а слабых тут не жалеют.

Но у Вика не получится просидеть взаперти до того момента, как он непостижимым образом научится давать отпор. Скоро Вик пойдет в школу, и лучше бы ему не выглядеть зазнавшимся городским жителем.

К тому же Мартину нужна была помощь.

Деревня была небольшой.

Большая часть домов была выкрашена в белый или голубой цвет. Мартин знал, что сюда иногда приезжают туристы, и местные жители стараются поддерживать антураж. Поэтому дома снаружи были опрятными, многие окна украшали резные ставни, а на окраине деревни специально оставили старую мельницу. Многие крыши золотилась на солнце соломой.

Сперва Мартин потерялся в изобилии звуков, и почти минуту стоял, прикрыв глаза, и пытался привыкнуть к показавшемуся оглушительным шуму. Слышались голоса – раздраженные женские, визгливые детские, благодушные мужские. Где то мычали коровы, кудахтали куры, слышалось знакомое сытое хрюканье свиней и заливистый лай собак.

Мартин отметил про себя небольшую церковь на окраине деревни. В крайнем случае можно пойти туда. Предложить помощь в обмен на еду. Попрошайничать он не собирался, хотя и понимал, что от работы шестилетнего ребенка немного пользы.

Огород нашелся быстро.

Тот дом сверкал белоснежной краской. Из за забора виднелись несколько яблонь, пышные кусты смородины и ровные, зеленеющие ряды грядок с огороженными разноцветными колышками секторами.

«Мартин, она нас прогонит», – тоскливо предрек Вик, и Мартин был вынужден с ним в глубине души согласиться.

Женщина, пропалывавшая грядку у забора, казалась огромной. Она будто вся состояла из мягких шаров разного размера, засунутых под цветастое бесформенное платье. Мартин смотрел на ее красное, мокрое лицо и стянутые в тугой узел на затылке черные волосы. И чувствовал, что стучать ему не хочется. Но он не стал потакать ни своей интуиции, ни своему постыдному малодушию.

– Уважаемая?.. – окликнул т он ее из за забора.

Женщина не услышала. Мартин досадливо поморщился. Детскому лицу не шло выражение взрослой досады, но он ничего не мог с собой поделать.

У Вика голос тихий, дрожащий.

«Только милостыню и просить», – раздраженно подумал Мартин, но прогнал и эту мысль.

И громче повторил:

– Уважаемая!..

Женщина обернулась. Лицо у нее тоже оказалось совершенно круглое, а шея – дряблая, висящая рыхлыми складками. Мартина посетила неожиданная мысль – какой она была в молодости, эта женщина? Не такой же бесформенной и…

– Что тебе? – хрипло спросила она.

«Будто ворона каркает», – усмехнулся Вик.

– Не нужна ли вам помощь?

– Я клубнику не раздаю! Помощник! Скажи своему папаше…

– Мне не нужна клубника, уважаемая, я предлагаю вам помощь, – с нажимом повторил Мартин.

– Пшел, – презрительно выплюнула женщина, возвращаясь к грядке.