хлыста и веселый голос Иззекиля.

  - Ну-ка, старушка, наддай...

  Уимон обернулся. Сено было свалено с волокуши, и упряжка мчалась за новой

порцией. В этот момент на Уимона обрушился очередной пук сена. Мальчик еле

успел качнуться назад и придержать сено граблями, а отец уже наклонился за

следующим. Все правильно, надо поспешать, а он пялится на небо, разинув

рот.

  Первые крупные, тяжелые капли упали на землю, когда Уимон еще уминал

последний ворох. Отец и привезший последнюю копну Иззекиль вдвоем быстро

перекидали ее на верх стога, так что мальчик был буквально завален сеном.

Но он все-таки успел закончить работу и скатиться прямо в подставленные

двумя взрослыми руки до того, как на землю рухнула стена дождя. Они

бросились под защиту раскидистого дуба, стоящего у самой опушки, но за те

пять-шесть секунд, пока бежали, - вымокли до нитки. Их укрытие для такого

ливня оказалось явно слабовато. Скоро просочились первые капли, капли

превратились в ручейки, а затем и в настоящие реки. Но Уимону уже было все

равно. Отец и Иззекиль зажали его между своими телами. Мальчику стало

тепло, и он задремал.

  Прошедшие десять месяцев были для него удивительным временем. Все эти

чудесные дни, называемые такими странновато-волшебными словами, -

Сочельник, Новый год, День Святого Валентина, Пасха... Неужели Иззекиль

говорил правду, когда рассказывал, что до прихода Высших так жили все люди

на Земле?

  Впрочем, Иззекиля все считали человеком, мягко говоря, со странностями. Но

перечить ему не решались. Когда Уимон с Иззекилем появлялись на воскресной

службе, все мужчины приветливо кивали мальчику, а женщины нарочито ласково

гладили его по голове и умильно ахали, он чувствовал, что во всем этом

много фальши. В общине не любили чужаков. И частенько, когда очередная

женская рука приглаживала его непослушные вихры, мальчика буквально

обдавало идущей от нее волной брезгливости. Он еле удерживался от того,

чтобы не отшатнуться. Возможно, основной причиной такой острой реакции

были его необычные способности. Еще в куклосе он поймал себя на том, что

может верно определять глубинные побуждения и желания людей. И отлично

чувствует ложь. А сейчас эти способности заметно усилились. И у него

достало ума понять, что совершенно не стоит их открыто демонстрировать.

Хотя временами скрывать подлинные чувства становилось сложно. С каждым

посещением церкви шушуканье за их спинами становилось все громче и

бесцеремонней. Община никак не могла понять, почему такой ревностный

христианин и завидный жених, как "молодой Иззекиль", уже успевший

прославиться в пограничных стычках умелый воин, возится с этими "грязными

язычниками".

  Однажды Уимон и сам спросил его об этом. Они сидели вдвоем на задней

террасе, устроенной с противоположной стороны скалы, - туда вел узкий

скальный коридор естественного происхождения, но расширенный и укрепленный

человеческими руками. В нишах этого тоннеля было устроено много стеллажей

и кладовок для охотничьего снаряжения, рыболовных снастей и иной

хозяйственной утвари. Иззекиль чинил сеть, а Уимон помогал ему, заодно

обучаясь этому непростому искусству. Солнце уже зашло за скалу, и на

террасе было прохладно. Тонкие нити сети в полумраке террасы казались

серебряными. Мальчик, зачарованно наблюдавший за быстрыми, ловкими

пальцами своего взрослого товарища, мелькавшими в отблесках призрачных

лучей, внезапно спросил:

  - Почему ты так возишься с нами, Иззекиль?

  Тот замер, пораженный взрослым вопросом ребенка.