|
Картер. Он пытался разжечь свою злобу и не вспоминать, как этот бедняга неуклюже возился с корсетом и краснел от своей неловкости. — Что вы сказали? — Остановите машину. — Зачем? — Вы же хотели в публичный дом. Вот он. — Но вокруг нет ни души. — Двери и ставни здесь всегда закрыты. Вылезайте и звоните. — А что вы сказали насчет виски? — Да так, ничего. Вылезайте и звоните. Место было подходящее, ничуть не хуже погребка (для этой цели, как известно, годится и глухая стена): серый фасад и улица, куда люди заходили только с одной малопочтенной целью. Картер медленно выпростал ноги из-под руля, а Уормолд пристально следил за его руками, за его неловкими руками. «Это — честная дуэль, — говорил он себе, — Картер куда больше привык убивать, чем я, да и шансы у нас равные: я ведь даже не уверен, что мой пистолет заряжен. У него куда больше шансов спастись, чем было у Гассельбахера». Держась рукой за дверцу, Картер снова замешкался. Он сказал: — Может, разумнее отложить это на другой раз? Г-г-говоря откровенно... — Вы что, боитесь, Картер? — Я никогда не бывал в таких местах. Уормолд, это г-глупо, но меня не очень тянет к женщинам. — Видно, тоскливая у вас жизнь. — Я могу обойтись и без них, — ответил он с вызовом. — У человека есть дела поважнее, чем г-гоняться за юбками... — Зачем же вы пошли в публичный дом? И снова он удивил Уормолда своей откровенностью. — Мне иногда кажется, что я хочу, но когда доходит до... — Он был на грани признания и наконец решился: — У меня ничего не получается, Уормолд. Не могу сделать то, чего они от меня хотят. — Вылезайте из машины. «Мне надо его застрелить, — думал Уормолд, — до того, как он совсем разоткровенничается. С каждым мигом он все больше превращается в человека, в такое же существо, как я сам, которое можно пожалеть и утешить, но нельзя убить. Кто знает, какие мотивы кроются за каждым актом насилия?» Он вытащил пистолет Сегуры. — Что это? — Выходите. Картер прислонился к двери публичного дома, лицо его выражало не страх, а угрюмое недовольство. Он боялся женщин, а не насилия. Он сказал: — Это вы зря. Виски дал мне Браун. Я человек подневольный. — А мне наплевать на виски. Ведь это вы убили Гассельбахера? Он снова удивил Уормолда своей правдивостью. В этом человеке была своеобразная честность. — Я выполнял приказ, Уормолд. Когда тебе г-г-г... Он изловчился достать локтем звонок, прижался спиной к двери, и теперь где-то в глубине дома звенел и звенел звонок, вызывая обитателей. — Мы не питаем к вам зла, Уормолд. Вы просто стали слишком опасны, вот и все. Ведь мы с вами обыкновенные рядовые, и вы и я. — Я вам опасен? Ну какое же вы дурачье! У меня нет агентов. Картер. — Ну уж не г-г-говорите! А сооружения в г-горах? Мы раздобыли копии ваших чертежей. — Это части пылесоса. — Интересно, у кого они получили эти копии: у Лопеса, у курьера Готорна или у человека из консульства? Картер полез в карман, и Уормолд выстрелил. Картер громко взвизгнул. Он сказал: — Вы меня чуть не застрелили. — И вытащил руку, в который была зажата разбитая трубка. — Мой «Данхилл» [английская фирма, изготовляющая курительные трубки]. |
