— Я думаю, что пора тебя уложить, голубчик мой. И Наташу также.

Наталья все это время сидела за карточным столом, читая крошечную книжечку в черном переплете — надо полагать, молитвослов. Она лишь сделала реверанс, когда вошла княгиня и ни единого слова не произнесла.

— Беда с Наташей, — ответила Авдотья Тимофеевна. — Белиться и румяниться не желает, а ты погляди — ведь черна, как арап! Может, и впрямь отпустить к матушкам в обитель?

Воспитанница и впрямь была смугловата, да ведь белокожая брюнетка — большая редкость. А у нее ненапудренные волосы, судя по треугольничку надо лбом, видные из-под чепчика, были черны, как вороново крыло. Брови же наводили на воспоминания о давней моде — приклеивать над глазами кусочки мышиной шкурки, вымазанные сурьмой, так они были черны и густы. Глаза Наташе полагалось бы иметь темно-карие или черные, многие думали, будто так оно и есть. Только Авдотья Тимофеевна, растившая сиротку уже десять лет, знала, что эти глаза — темно-серые, удивительного свойства, они могли быть и бархатными, и стальными.

— Я на нее, помнишь, карты раскидывала, так нет там обители, а есть трефовый король со своей любовью и семейный дом, — сказала княгиня. — Это кого еще черт несет?

Уверенные шаги приближались — кто-то, обутый в сапоги, почти бежал по паркету; наконец ворвался, встал в дверях, быстро поклонился, выпрямился и громко вздохнул, переводя дух.

— Ты, Громов? Что стряслось? Петруша?.. — княгиня вскочила.

— Ничего, ваше сиятельство, ранен в руку, пустяки, только жилу повредили, крови много потерял, — ответил, чуть заикаясь, молодой офицер-преображенец. — Мы перевязали. Другая беда — он, кажись, риваля своего заколол. Я его сюда привез — что прикажете делать?

— Ах, Боже мой! — воскликнула Авдотья Тимофеевна. — Велите его нести сюда, за доктором пошлите!..

Наташа вытянулась в струнку, подалась вперед, словно боясь упустить хоть слово.

— Не пори горячки! — прикрикнула на нее княгиня. — Кто риваль?

— Измайловец, немчик, курляндец… Самый из всех злоязычный!.. Вот что плохо — его товарищ в казармы побежал… Дрались при свечах, он сдуру решил, что свет поделили не поровну, что удар был предательский, исподтишка, не следовало пользоваться преимуществом… а свет как раз поровну поделили!..

— У девок были?

Громов ничего не ответил.

— Черт бы побрал этих курляндцев!

Измайловский полк в российской гвардии был особенный.

Еще когда сорок лет назад возвели на престол государыню Анну Иоанновну, гвардия этого события не поняла. Семеновцы и преображенцы были в недоумении, о любви и речи быть не могло, и царица это отлично знала. Ей даже приходило на ум, что неплохо бы эти два полка распустить, офицеров и солдат растолкать по гарнизонам, но умные люди внушили, что делать это не следует. Тогда Анна Иоанновна в противовес старой гвардии решила по совету мудрого Миниха создать новую — ровно в том же количестве, два полка, а назвать их — Измайловский и Конный. Измайловский был собран по образцу Семеновского, из одной гренадерской роты и двенадцати фузилерных, а офицеров набрали из остзейских немцев — лифляндцев и эстляндцев, но главным образом курляндцев — прожив в Курляндии чуть ли не двадцать лет, она тамошнее дворянство узнала и с ним поладила, она вслед за Анной Иоанновной и по ее призыву охотно поехала в Санкт-Петербург…

Измайловский полк был неким гвардейским Вавилоном — туда и прочих иноземцев охотно брали, первым командиром стал сформировавший полк лифляндец Левенвольд, а его помощником государыня назначила шотландца Кейта.