Командиром преображенцев был сорвиголова и щедрейшая в мире душа — Алексей Орлов, он же — Алехан. Но Орлов в столице отсутствовал, и княгиня здраво рассудила, что нужно просить о помощи его всесильного брата Григория, которого весь свет называл одним кратким словом «фаворит» — никому и ничего разъяснять не приходилось.

— И за тебя просила?

— Статочно, и за меня. Она от него передала — надобно отсидеться, нигде носу не показывать. И Бога молить, чтобы твой риваль жив остался. Коли помрет — измайловцы тебе того вовек не простят. Там господа злопамятные…

— Сам знаю. А как же быть, коли он язык распускает?!

Громов только руками развел.

— Что твоя рана? — спросил он. — Франц Осипович смотрел?

— Смотрел, сказал — от гноя совсем очистилась, шрам останется порядочный. Ну да это — ерунда, я не щеголиха. Что ты привез? — князь подошел к окну и с любопытством смотрел, как разгружают телегу.

— Привез вина, битой птицы, колбас, окорок привез — дай волю княгине, она бы и корову к телеге привязала. Хлеба хорошего… А вот что еще! Помнишь, княгиня поселила нас тут и уговорилась с Авдотьей Тимофеевной, что ненадолго, потом нам другое жилье сыщет?

— Помню, ты сам сказывал. И что — съезжать велено?

— То-то и плохо, что нет. Для кого Авдотья Тимофеевна дом купила — помнишь?

— Для дочери украденной?

Вошел денщик Тришка, оценил обстановку, подтащил к раскрытому окну овальный столик и накрыл его простой скатертью.

— Да. Так вот — прискакал из Курляндии человек, которого она посылала дочь привезти. Оказалось, девица пропала. У того человека есть подозрение, кто ее выкрал. Но он потерял след.

— Черт возьми! Кто ж польстился на дуру?

— Дура не дура, а приданое царское. Госпожа Егунова на себя почти не тратит, все копит и копит. Она как-то пошутила — если сложить первые буквы тех деревень, что получит в приданое ее Катенька, то как раз и выйдет «Катерина Егунова».

Тришка повез по полу разом два стула, обитых красной кожей. Если господам угодно глядеть в окошко — пусть глядят сидя.

— Ума у ней от того не прибавится. Девица должна быть ловка, знать языки, музицировать, — уверенно заявил князь Черкасский, усаживаясь поудобнее. — В домашних спектаклях блистать, одеваться к лицу. И то еще неведомо, посватаются или нет. Хотя есть случаи, когда нужно о приданом подумать. Кабы она не была дура, я бы упросил матушку, чтобы тебя на ней женила — тебе ведь из чего-то нужно сестрам приданое дать!

— Да Бог с ней! — Громов махнул рукой и сел напротив. — Там, Петруша, сразу женихи сыщутся. Жениться на дуре ради приданого — пошлость какая-то… да я лучше в Академию наймусь, оно как-то достойнее…

— В которую? — живо спросил князь.

— Фортуны.

Академиями называли постоянные сборища картежников, и там можно было сорвать крупный куш, а можно было и проиграть последние штаны, это случалось куда чаще. Но кроме картежных академий в столице завелась еще одна, основал ее учитель фехтования, то ли англичанин, то ли шотландец. Дав своему заведению имя «Академия Фортуны», он сперва собрал там опытных бойцов, потом стал устраивать ассо — бой из трех схваток, до первого укола, для зрителей, которые бились об заклад, и особенно забавно выходило, когда хозяин выпускал бойца в маске.