В дверном проеме покачивался между двух стражников Годфри.

Старший констебль оглядел помещение: в воздухе летали припорошенные мукой перья; повсюду валялась поломанная мебель и рваная бумага, а с каждой имеющейся перекладины свисали ювелирные украшения. На слое битого стекла, устилавшего выложенный аспидно‑черной плиткой пол, покоился огромный бесчувственный мужчина, четыре человека сгрудились в дымке у двери в буфетную, и единственным предметом, который держался прямо, был вонзенный в буфет топор.

Краткий миг тишины сменился единодушным вздохом облегчения. Четверка, стоявшая у буфетной, кинулась к констеблям, наперебой пытаясь что‑то объяснить.

– Могу ли я утверждать, что здесь имело место серьезное происшествие? – поинтересовался старший констебль, стараясь оторвать от себя Пигаль, которая пылко целовала его в обе щеки.

Подлец зашевелился. Приподнялся, опираясь на локти и оглядываясь, словно не понимая, где находится. Вытолкнув ногой книги, из‑под кровати вылез и встал во весь рост Ньютон.

– Беспокойное здесь было местечко нынче ночью, констебль… – Отряхнувшись, он поставил ногу на спину поверженному рубаке. – Ваше логическое построение абсолютно верно. А теперь мы были бы очень рады, если бы вы забрали этого ненормального и надежно изолировали его от цивилизованного общества.

Старший констебль оглядел Ньютона, на белом лице которого выделялись красновато‑коричневые круги вокруг глаз и рта.

– Вы, случаем, не артист итальянской комедии? – спросил он.

– Ни в коем случае, – твердо ответил Ньютон. – Я Исаак Ньютон, эсквайр, знаменитый академик и член правительства Его Величества. Я мастер Монетного двора.

– Но вряд ли вы сегодня в состоянии что‑либо смастерить, сэр, – сказал констебль. – Если вы простите мне мой каламбур.

Над Ньютоном зашаталась полка, серьезно потревоженная многочисленными снарядами, пролетевшими за последнее время по кухне. На полке лежала шляпа – большое украшенное разноцветными перьями сооружение, которое графиня надевала в летнее время, только по особым случаям. Полка качнулась, шляпа слетела и приземлилась точнехонько на голову Исааку Ньютону. Не двигаясь, он пробормотал непонятные слова:

– Гэ равняется два аш на тэ в квадрате.

– Разумеется, мистер Ньютон, сэр, – откликнулся констебль.

Головорез, известный под именем Подлеца, тряхнул головой и заговорил:

– Но я ничего не сделал, констебль. – Голос его звучал странно пронзительно и визгливо. – Правда! Я пришел сюда только попугать их. Честно, посмотрите. Я ведь никого не ранил.

Когда констебли ушли, уведя с собой Подлеца, графиня набросилась на мужа, обвиняя его в подлоге: он предложил ей дом, который вовсе не принадлежал ему, в грабеже на большой дороге, в измене, обмане, мошенничестве и во всех преступлениях, за исключением государственной измены, убийства и содомии.

Стоявшая рядом с ней Пигаль выдала несколько неразборчивых фраз по‑французски и выхаркнула огромный сгусток слизи. Годфри, повалившись на кровать, захрапел, а Элпью и Ньютон, вернувшись на свои места у очага, склонились над уравнением. Шляпа графини по‑прежнему красовалась у ученого на голове. Пламя на своей шляпе сэр Питер потушил с помощью стакана воды.

– Этот дом продан. – Сэр Питер налил себе бренди из фляжки, которую достал из кармана.

– Продан! – вскричала графиня. – Ты не можешь продать мой дом.

– Могу, ты же знаешь. Завершил сделку сегодня вечером. Как только завтра вечером она будет скреплена печатями, дом перейдет в собственность городского союза.

– Ах, Эшби! – Пигаль обхватила голову руками и покачнулась назад.