– Печально, – кивнул я, словно бы с неким сожалением, хотя мне было всё равно, знает ли Бухарин иностранные языки, нет ли.

– Почему?

– Всё-таки работники Коминтерна должны знать иностранные языки в совершенстве.

– А как ты вообще узнал, что я в Коминтерне? – приподнялась на локте Наталья. – Кто тебе об этом сказал?

– Именно про тебя – никто. Но то, что Бухарин – заместитель председателя Коминтерна, печатали в газетах, вместе с портретом. А уж догадаться, где ты работаешь, несложно.

Откровенно-то говоря, я не видел газет с фотографиями Бухарина в качестве сотрудника Коминтерна, но они просто обязаны были быть. И я не ошибся.

– Странно, что ты сумел узнать. Там всегда такие ужасные фотографии!

– Так я чекист или кто? – сделал я умный вид. – А как ты узнала, что я чекист?

– Ну, это не такой большой секрет, – засмеялась Наталья. – Звонила в редакцию газеты, интересовалась – как вы там? Спрашивала обо всех, ну и о тебе, разумеется. А мне ваш новый редактор сообщил: мол, Владимир Иванович Аксёнов теперь у нас не работает, а служит в ЧК. А о твоём ранении рассказал Тимохин. Мне он тоже как-то был нужен, созванивались.

Вот ведь, опять забыл, что телефон уже изобретён, и по нему можно созваниваться. Сколько раз говорил себе, что нельзя недооценивать технику, пусть и примитивную. Хорош начальник отдела по пресечению преступлений в сфере технической безопасности!

– А в прошлом году видела тебя здесь, в гостинице. Охранник сказал: этот парень служит в ЧК. Он мне даже сообщил имя начальника – Кедров. А Михаила Сергеевича я давно знаю, ещё с эмиграции. Я даже собиралась к тебе подойти, но ты был не один, а с какой-то девушкой, очень вульгарно одетой. Она так уверенно, даже как-то по-хозяйски держала тебя за руку, что я не стала подходить. А ещё её окрик – «Вовк, а Вовк!»

Наталья так умело изобразила Полину, что мне стало смешно. Неужели Наташка ревнует?

– Надеюсь, это не твоя невеста?

– Увы, – вздохнул я. – Мы вместе с этой девушкой выполняли очень важное задание. В общем, она попалась белым, и ей очень досталось. А я, не то от дури, не то из жалости, пообещал на ней жениться.

– Серьёзно?

Наталья Андреевна принялась так заразительно хохотать, что я обиделся.

– Наташ, ты чего?

– Не беспокойся, я смеюсь не над твоей девушкой. Но и жалеть её тоже не стану. Если она выполняла задание ЧеКа, то понимала, на что шла. В Крестах надзиратели насиловали девушек-большевичек, а меня побоялись – всё-таки дочь графа. Ещё боялись трогать эсерок.

После одного случая партия эсеров приговорила к казни насильника, и его застрелили прямо в собственной квартире, на глазах у жены и детей.

– Жестоко, – покачал я головой. – Детей жалко.

– Жалко, – согласилась Наталья. – Но больше никто даже пальцем не смел тронуть женщину, принадлежавшую в партии социал-революционеров. Даже уголовники в пересыльных камерах, и даже мужики в деревнях, куда прибывали ссыльные.

– Тогда чего смешного?

– Ох, Володька, ты всё такой же странствующий рыцарь, пытающийся согреть замерзающих, помочь убогим. Но знаешь, я из-за этого тебя и люблю.

– И чего же тогда уехала, не попрощалась?

Наталья немного помолчала, легла на спину и уставилась в потолок, словно пыталась рассмотреть в высохших подтёках что-то интересное. Потом вздохнула:

– Знаешь Володька, я испугалась. Я первый раз в жизни влюбилась.