Где то я буду висеть

Между шестой войной и седьмой войной?

И отчего это люди так страшно кричат,

Когда так просто терпеть?

1950

«Последний поэт России…»

Последний поэт России:

Голова седая в крови.

Дайте рюмку, – прочтет стихи и

О прошлом поговорит.

Как в тринадцатом… Жизнь струилась

Между пальцами слабых рук,

И кабацкая тень носилась

Меж влюбленных в него подруг.

Как в тринадцатом, в последнем,

В незабвенном, вольном году,

Он у Блока сидел в передней,

У Волошина спал в саду.

(“Я виском ударился в жизни,

Что то острое было в ней,

И на пьяную морду как брызнет,

И не сплю уже сколько ночей!”)

Кладбище, тюрьма, лазарет ли, –

Конец уже виден его.

Сейчас – полумертвый и светлый,

Он ходит себе, ничего!

Знакомится, шаркает ножкой:

– Последний России поэт!

Познакомитесь ближе немножко,

Он скажет: России нет.

Вы подайте ему, не стыдитесь,

Посмотрите ему в глаза,

Не чурайтесь и не креститесь,

Все равно приснится не раз.

Поцелуйте же те ступени,

Где ходила его нога,

Обнимите его колени, –

Никогда. Никогда. Никогда.

1950

«Две девочки – одна с косой тугой…»

Две девочки – одна с косой тугой,

Другая – стриженая после кори,

Идут аллеей, за руки держась.

Кто эти девочки? Садится солнце,

И нежно плачут жаворонки в небе,

В аллее тень, и камень бел и сух.

Кто эти девочки? То ты, быть может,

И я, и вместе нам идти легко.

Дом далеко, а рай почти что рядом,

Оттуда к нам идут навстречу двое:

Мой старший брат, мой давний друг, товарищ

Ушедших юных лет, и твой отец.

Они теперь нас больше не покинут,

Они ото всего нас оградят,

А эта жизнь, и всё, что прежде было,

И что теперь, и то еще, что будет,

Давай всё это правдой не считать:

Мы так прошли с тобой по той аллее,

Рука с рукой. Ты стрижена, как мальчик,

А у меня коса. Нам десять лет,

И вечным миром приняло нас небо.

1950

Памяти З. Н. Гиппиус

Я десять лет не открывала старой

Коробки с письмами ее. Сегодня

Я крышку подняла. Рукою тонкой

Вот эти бледные листы она

Когда то исписала мне на радость.

Там бабочка случайная дремала,

Среди стихов, среди забытых слов,

Быть может, пять, быть может, десять лет…

И вдруг, раскрыв оранжевые крылья

(Напомнив рыжеватость тех волос),

Она из тьмы ушедших лет вспорхнула

И в солнце унеслась через окно,

В лучистый день, в лазурное сегодня.

Как будто камень отвалила я

У входа в гроб давно глубоко спящей.

1950

Карибское море

Здесь  начинается Гольфштром

От зарева и от закатов.

Мне говорил о нем Муратов,

Когда мы в Риме шли вдвоем.

Там  начинается Памир,

Памир рассыпал нас по миру.

Не возвращались мы к Памиру, –

Милее сердцу был Гольфштром.

Он вещей силой нас питал,

Он дал сознанье нам когда то.