Не возвращались мы к Памиру, –

Милее сердцу был Гольфштром.

Он вещей силой нас питал,

Он дал сознанье нам когда то.

От зарева и от заката

С тех пор наш разум запылал.

Вглядись в него. Как чуден он!

Не символ ли его стихия?

Смотрись, смотрись в него, Россия,

И возродись из тьмы времен.

Проконсул или триумвир –

К Памиру больше нет возврата,

И всё равно – в огне заката –

Кто держит в тяжких лапах мир.

…Был римский полдень так богат,

Так полон всем, что есть и было,

Что я доселе не забыла

Тот разговор, тот римский сад

С Нептуном мраморным у входа,

Пришедшим в мир из глуби вод, –

Вот этих вод, чей грозный ход

Несет тебя в мой край, Свобода.

1956

«Ребенок маленький лепечет…»

Ребенок маленький лепечет

О том, что больше Бога нет,

И люди говорят при встрече:

– Кто выдать мог ему секрет?

Секрет прополз в воображенье,

Секрет прокрался в сладкий сон,

Оттуда не исчезнет он,

От сна не будет пробужденья.

К чему кощунственный намек?

Храните лучше тайны ваши!

Ведь от Моления о Чаше

Еще остался черепок.

1956

«Шумели деревья. Шатался гуляка…»

Шумели деревья. Шатался гуляка.

– От рака? От сердца? От сердца? От рака?

Повисла подруга на слабой руке

И плачет, сама в безысходной тоске.

Шумели деревья, как будто старались

С земли оторваться, сорваться, умчаться,

И всё бормотания их раздавались:

– Пора расставаться. Боюсь расставаться.

И ночь наступала. И нового мрака

Несли утешение тучи большие.

– От рака? От сердца? От сердца? От рака?

О, шепот влюбленных! О, слезы людские!

1956

«Кассир спросил: “Туда и обратно?”…»

Кассир спросил: “Туда и обратно?”

– Только туда. В путь безвозвратный.

Не возвращаются никогда

ТУда, откуда гонит беда.

Кассир удивлен: умрет, где родился.

Над ним возлюбленный смерч не носился,

Над ним не сверкала наша гроза,

И только мимо шли поезда.

Прощай, кассир! Спасибо за дело,

За дальний билет, за звонкую мелочь,

За обещанье счастливых дней

И за мерцанье вокзальных огней.

Кажется, это когда то уж было:

Дама сказала, что зонтик забыла,

Рвался ребенок из чьих то рук,

И приближался к окошку друг:

– Хотела бы ты вернуться обратно?

Куда? Мне некуда. Всё – безвозвратно.

И только в памяти свист голосов:

Адресов, адресов, адресов, адресов.

1956

«Часы в столовой к ночи стали…»

Часы в столовой к ночи стали,

И гости допили вино.

Он говорил, а мы молчали

И смирно слушали его.

Он говорил, что плох Шекспир,

Что скучны Баха бормотанья,

Что жаждет оглушенный мир

Четырехстопного молчанья.

Он был по своему поэт,

И новой эры возникало

Неотвратимое начало

На тысячу иль больше лет.