Вот и дверь в кабинет императора. Удивленные гвардейцы, что стояли на страже, разошлись в стороны, не решаясь заступить мне дорогу. Ударом ноги распахиваю её. Вижу изумленное лицо Александра Первого, вижу оборачивающегося на шум канцлера Громова. Вхожу, чувствуя вставшего за правым плечом Ивана.

— Ваше Величество, вот дело рук наследника престола. — Я с ненавистью взглянул на резко побледневшее лицо императора.

Вперёд выступил Иван. Узнать в мрачном, резко постаревшем парне, весельчака и балагура было практически невозможно.

— Ваше Величество! Верой и правдой род Нарышкиных всегда служил Российской империи. От лица нашей семьи я требую правосудия!

В дверях кабинета толпились гвардейцы из моей охраны. Один из них выступил вперёд и, глядя на императора, негромко, но отчетливо произнес:

— Мы были свидетелями ужасного зверства, учиненного над беззащитной девушкой. Правосудия!

— Вон!!! Все вон!!! — побелев, заорал Александр, схватившись за грудь.

Я повернулся к Ивану, бережно вручил тело Даши ему, и мягко сказал:

— Отвези её домой. Я скоро буду.

Обратился к гвардейцам:

— Благодарю за поддержку. Сейчас оставьте нас с императором.

Проследив, как за последним из них с глухим стуком закрываются массивные двери, я обернулся к двум могущественнейшим людям империи…

Глава 18

В глазах императора читалась огромная усталость, какая-то даже безнадежность, что ли. С горечью он произнес:

— И чего ты добился? Законного наследника на плаху, сам — ближе к трону? Ты понимаешь, что сам загнал всех в безвыходное положение?

Он поморщился, массируя грудь.

— Нарышкины эти… А может, девица сама вешалась на Владимира? Об этом ты не думал? Кто такие Нарышкины? А тут — сын императора, будущий правитель… Многие, знаешь ли…

— Ты что несешь??? — неожиданно заорал Громов. — Ты опять будешь его выгораживать? Я же говорил, я предупреждал!..

Схватившись за голову, он застонал, вскочил с кресла, уперся лбом в стену, пару раз в ярости ударив по ней кулаком.

Мою грудь сдавило. То, что Дашу — невинную, яркую, такую живую — сейчас пытаются очернить, вывалять в грязи, и все для того, чтобы в очередной раз выгородить подонка и убийцу, не укладывалось в моей голове. Страшная боль утраты, боль от несправедливости, которая творилась с попустительства императора, рвалась из моей груди наружу, требуя выхода. Меня начало бить мелкой дрожью, зубы скрипели, глаза застила кровавая пелена.

— Ка-ак?!!! Как ты, император… — ненавистный титул прозвучал в моих устах оскорблением, — … Как ты мог?! Ты взрастил монстра! Чудовище! Ты наплевал на все законы — и человеческие, и божьи… Ради чего?!!! Во имя чего приносились жертвы? И чем ещё ты готов жертвовать?! Вы не стоите и мизинца Даши — но вы живы! А её нет! Что ты, император, скажешь своим подданным? Как посмотришь в глаза её родителям? Око за око! Отобрал жизнь — пусть заплатит своей! Посадишь эту мразь на трон и польются реки крови!

Я, задыхаясь от ненависти, смотрел на императора, с каждой моей фразой, с каждым обвинением все больше съеживающегося в своем кресле. Смертельная усталость плескалась в его глазах, глубокие морщины залегли у рта горькими складками.

— Как я рад, что я — не твой сын… — покачав головой, медленно произнес я.