Солнце, как в футляр, спряталось в плотные облака, и его бриллиантовое сияние исчезло. Джозеф внимательно рассматривал умирающий мох и стоящие вокруг деревья. «Вот его и нет. Теперь я совсем один>. Затем его охватила паника. «Зачем мне оставаться в таком гиблом месте?» Он подумал о зелёном каньоне над Пуэрто-Суело. Теперь, когда скала и ручей больше не оказывали ему поддержки, он ужасно испугался медленно подкрадывающейся засухи. «Уеду!» — внезапно воскликнул он. Схватив седло, он бегом пересёк поляну. Лошадь вскинула голову и испуганно захрапела. Джозеф положил тяжёлое седло ей на спину, и, почувствовав толчок в бок, она встала на дыбы, подалась назад и оборвала привязь. Седло свалилось на грудь Джозефу. Он стоял, с лёгкой улыбкой на устах наблюдая за тем, как лошадь носилась по поляне, то убегая с неё, то возвращаясь назад. Сейчас на него вновь снизошло умиротворение, а его страх исчез. «Влезу на скалу и немного посплю», — сказал он. Почувствовав лёгкую боль в запястье, он поднял руку, чтобы посмотреть, в чём дело. Застёжка седла поранила его; запястье и ладонь были в крови. Пока он рассматривал порез, спокойствие, окружавшее его, всё возрастало. А отстранённость отъединяла его от поляны и всего остального мира. «Конечно, — сказал он, — я заберусь на скалу».

Он с усилием вскарабкался по её крутому склону и, достигнув вершины, улегся на густой мягкий мох. Отдохнув несколько минут, он снова достал нож и осторожно вскрыл вены на запястье. Сначала боль была острой, но через мгновение острота притупилась. Он смотрел на яркую кровь, хлещущую на мох, и слушал ветер, шумевший вокруг рощи. Небо посерело. Время шло; и Джозеф тоже стал серым. Он лежал на боку с разрезанным запястьем и рассматривал свое тело, напоминавшее длинную гряду темных гор. Потом его тело стало огромным и лёгким. Оно поднялось в небо, и из него потоками полился дождь. «Я должен был знать, — прошептал он, — я — дождь».

Своим угасающим взором он еще различал где-то внизу крутые склоны гор, в которые он превратился. Он чувствовал льющийся дождь и слышал, как хлещет ливень, стуча по поверхности земли. Он видел, как части его тела, ставшие холмами, темнеют от влаги. Затем острая боль пронзила сердце мира. «Я — земля, — сказал он. — И я — дождь. Скоро из меня прорастет трава».

Ливень, усилившись, скрыл мир во тьме и потоке вод.

26

Дождь хлестал по долине. За несколько часов ручейки, кипя, пробежали по склонам холмов и влились в реку. Почерневшая земля, сколько могла, впитывала воду. Сами река, крутясь среди валунов, устремилась к проходу между холмами.

Когда начался дождь, отец Анхело, сидя у себя дома среди написанных на пергаменте книг и картинок на темы Священного писания, читал “La vida del San Bartolomeo”. Но как только капли дождя застучали по крыше, он отложил книгу. Он часами слушал шум воды в долине и гул реки. Снова и снова подходил к двери и выглядывал наружу. Всю первую ночь он не спал и, довольный, прислушивался к сумятице дождя. Он радовался, вспоминая, как молился о дожде.

К исходу второй ночи дождь не прекратился. Отец Анхело пошёл в церковь, поставил свечи перед статуей Святой Девы и совершил службу. Затем он стал в дверях и, высунувшись наружу, оглядел мокрую землю. Он увидел Мануэля Гомеса, который быстро проходил мимо, неся мокрую шкуру койота. Вскоре пробежал Хосе Альварес с оленьими рогами. Отец Анхело скрылся в темноте дверного проёма. Со старой, изъеденной молью медвежьей шкурой в руках прошлёпала по лужам миссис Гутьерес. Священник знал, что произойдёт в эту дождливую ночь.

Горячий гнев вспыхнул в нём. «Только пусть попробуют, я им покажу», — сказал он. Вернувшись в церковь, он достал из шкафа тяжёлое распятие и пошёл с ним к себе домой.