И, выпучив глаза на стебельках,

 русалка молодая на руках

 баюкает разбухшего матроса,

 и доктор Фрейд в кальсонах и пенсне

 который век уж вертится во сне

 в обнимку с козлоногим Леви-Строссом.

 Ударница неправедных трудов,

 садовница неведомых садов,

 где вызревают яблоки глазные,

 в чумном чаду она летит во мгле

 на, говоря условно, помеле,

 грозна, как войско! Не гляди, Мария!

 О, милая! Как ни верти хвостом,

 как ни кружись на Брокене пустом,

 в пороке нету прошлого размаха.

 Оставим нежность жителям земли;

 они тебя забыли, как могли —

 что им твоя короткая рубаха!

 Кто б согласился, бросив все дела,

 предстать пред Богом, выгорев дотла

 в горячечном дыхании разврата,

 когда кружат под зеркалом луны

 не мертвецы и не больные сны,

 а самолеты и аэростаты.

 Ночное небо сплошь населено!

 Как ни гляди — не для тебя оно,

 любительницы салочек и пряток —

 там, раскачав эфирные мосты,

 соитие винта и пустоты

 влечет в зенит железных коловраток.

 По тем морям, где меркнет звезд толпа

 (их миновала Божия стопа,

 их бросили во тьму без покаянья),

 лилась твоя пылающая плоть,

 единый свет для тех, кого Господь

 не осенил Божественною дланью.

 Там серебрятся Ева и Лилит,

 там на скамье вокзальной Авель спит,

 держа ягненка на худых коленях,

 и Каин, укротивший естество,

 у изголовья бодрствует его,

 примером для грядущих поколений.

 И лещ, с крючком в разорванной губе,

 и саламандра в огненном столбе,

 архангел с целлулоидным мечом,

 и Жанна д’Арк в обнимку с палачом,

 железный Феликс с именным наганом,

 и Каганович со своим каганом,

 и Соломон, разбит параличом, —

 все беженцы, все твари под луной,

 гонимы аравийским ураганом,

 срываются с поверхности земной.

 Когда всему «аминь» споет труба,

 откроются сырые погреба,

 и пращуры поднимутся из праха,

 и устыдятся звезды и луна,

 тогда взойдет на небеса одна —

 одна твоя короткая рубаха!

 ОВРАГ

 Я детский сон найду среди иных времен —

 я в старый сад войду, но расползется он.

 Сквозь дыры в полотне полезут без стыда

 взошедшие во сне полынь и лебеда.

 Теперь там спит овраг к рассвету головой,

 и дышит сорный злак, и жук ползет травой.

 Он прозревает тьму, он излучает свет,

 и кажется ему, что дома лучше нет.

 Там в полости земной медведки и кроты,

 туда полдневный зной слетает с высоты,

 и всасываясь вниз, в воронку и во тьму,

 встречает взгляды лиц, неведомых ему.

 Прокладывает ход слепое существо,

 и дергается свод над головой его,

 по глине, по золе, по рыхлой темноте…

 Ах, трещина в земле и дырка на холсте!

 Лежи, овраг, лежи, не открывая глаз,

 ты, поделивший жизнь до нас и после нас,

 покуда так темно при звездах и луне,

 не просыпаясь, но ворочаясь во сне.