Боб Брэкетт подался вперед, нависнув над столом. На нем был безупречный костюм в тонкую полоску: он всегда носил такие костюмы – видимо, чтобы придать своей плотной фигуре хотя бы подобие очертаний, потому что иначе она была бы совсем бесформенной. Дорогие костюмы в тонкую полоску – не такая уж редкость среди адвокатов, чего нельзя было сказать о золотой серьге, блестевшей в мочке его левого уха: необычное украшение для наполовину облысевшего толстяка, которому давно перевалило за пятьдесят. Он никогда не был женат, и в маленьком Алгонкин‑Бей, где все друг друга знали, уже одно это порождало множество слухов, а уж золотая серьга только подливала масла в огонь. Но его клиентам все это было безразлично: пока он защищал их интересы, он мог ходить хоть в пачке балерины.

– Позвольте, мистер Роуз, – рассудительно начал он мягким, дружелюбным голосом. – Неужели у вас совсем нет представлений о профессиональной этике? Неужели вы так редко одерживаете победы в суде, что не можете упустить случая припереть к стенке психически больного молодого человека и отправить его за решетку на пятнадцать лет?

– Заставьте его еще раз признать себя виновным – и я буду просить дать ему десять.

Брэкетт повернулся к Кардиналу. Кардинал готов был изложить свой взгляд на дело Мэтлока и рассказать, как Тупренас пытался помочь следствию. Но, к сожалению, у Брэкетта было на уме другое.

– Детектив Кардинал, у вас в управлении полиции, как я понимаю, придумали прозвище для моего клиента.

Кардинал закашлялся – отчасти от неожиданности, отчасти с целью потянуть время.

– Не думаю, что мы должны в это углубляться. Мне казалось, мы хотим…

– У вас в полиции есть прозвище для моего клиента или нет? – В голосе Брэкетта по‑прежнему звучало доброжелательное упорство.

– Детектив Кардинал не на скамье для свидетелей, – заметил Роуз. – Вы не имеете права устраивать перекрестный допрос.

– Это не перекрестный допрос. Он не хуже нас с вами знает, что такое перекрестный допрос. Я задал простой вопрос.

– Да, у нас есть прозвища для многих наших подопечных, – ответил Кардинал. – Они не предназначены для публичного оглашения.

– Меня не интересуют другие ваши «подопечные», как вы их назвали. Прошу вас, скажите, какое прозвище вы дали моему клиенту?

– Ту‑пре‑нас.

– И как это расшифровывается?

– Предпочел бы не говорить об этом в присутствии самого Роберта.

Брэкетт улыбнулся. Это была очень благосклонная улыбка, но хватку свою он не ослабил.

– И тем не менее, детектив, мы ждем вашего ответа.

– Она расшифровывается так: «Тупейший преступник на свете». Извините, Роберт.

– Ничего. – Хьюит полулежал на столе, сложив руки и уперев в них подбородок. Когда он говорил, его голова приподнималась и опускалась.

– Тупейший преступник на свете. И по какой же причине вы дали ему такое прозвище? – В круглом лице Брэкетта не было ни малейшего следа какой‑то хитрости: «Если вас не затруднит, сообщите мне важную информацию».

– Мне кажется, лучше обсудить это, когда мы останемся втроем.

– Нет‑нет, это исключено, – возразил Брэкетт. – Будьте любезны, расскажите нам, почему у вас прозвали моего клиента Тупейшим преступником на свете.

– Потому что он ведет себя неразумно. Совершает глупые ошибки.

– О да. У мистера Роуза есть улика номер один – записка, где мой клиент просит выдать ему деньги.

Роуз побарабанил по своему блокноту тем концом карандаша, на котором был ластик.