Хадсон поджал губы и сморщил лицо: с жалостью на меня смотрит.

– Боже, – застонала я, – и тебе досталось.

– Да, я знал, что вытворить она может что угодно, – с грустью сказал он. В его взгляде не только грусть. Может, страх? На меня он уже так смотрел. Вот только когда?

Сердце забилось сильнее.

Вспомнила вечер, когда мы отмечали наш первый альбом.

Мы что, остаемся с Кендрой вдвоем?

Меня бросило в дрожь. Страшно подумать, что он ответит, но спросить надо.

– В тот вечер, когда отмечали выход первого альбома, в дом вломились грабители. Расскажи, что произошло?

Он изменился в лице, глаза потухли, как костер под проливным дождем.

– Мне кажется, взлома и не было.

У меня по спине прошелся ужас:

– Господи…

– Ну, могу и ошибаться. Ко мне в комнату влетела Кендра, сказала, что в доме кто-то есть. Мы закрыли дверь и спрятались в комнате. Мне казалось, что слышу звуки: скрип половиц, перешептывание… Может, только казалось. Сердце стучало как сумасшедшее. Кендра взяла биту и сказала, что пойдет на разведку, позвонит в полицию. Я умолял ее не выходить, не оставлять меня одного. Она закрыла меня в гардеробной, – его передернуло, – сказала, что там меня никто не достанет. Потом, помню, я услышал резкий удар. Мужские голоса, приглушенные. Кендра кричала, и это было ужасно, но последовавшая затем тишина была еще невыносимее. Рядом с гардеробом раздались громкие, тяжелые шаги. Думал, меня нашли, – Хадсон тяжело сглотнул. – Она выпустила меня незадолго до приезда полиции, сказала, что пряталась в подвале. Но потом у нее в комнате я увидел папины ботинки, похоже, это она топала. Спустя годы мы с Браунингом смотрели фильм про ограбление, и готов поклясться, такой же диалог доносился с первого этажа. Я вспомнил тот вечер, меня чуть паническая атака не накрыла. Когда я об этом думаю… Наверное, из всего услышанного, настоящим был только звук ее шагов. Подобное всегда происходило, когда мы оставались одни.

Я склонила голову от недоумения, растерянности. Да, в тот вечер я единственный раз поняла, что происходит что-то неладное.

– Подожди, как это всегда?

– Она всегда что-то вытворяла. Прятала мои вещи, тетрадки с домашней работой, воровала карманные деньги, которые ты давала на еду. Вырывала страницы из моих библиотечных книг. Она всегда это делала тайком, но пару раз я видел, как она плюет мне в стакан. Поэтому я сам вызывался накрывать на стол. Как-то вечером нам пришлось готовить ужин… – он взглянул на меня, понимаю, отец был пьян, а меня не было дома, он злился на нас. Ощущая страх, я кивнула. Пусть продолжает. – Как она и сказала, я поставил дуршлаг в раковину, и она вылила кипяток прямо мне на руку.

Помню тот ожог, как от боли он стонал во сне. Даррен сказал, что это была чистая случайность и оставил все как есть. Но он же ничего не знал.

– И головы у кукол отрезала она. Но обвинила меня, ты так разозлилась… Зная, как ты на меня сердишься, я не мог спать. Вот почему я приклеивал головы обратно. – Рассматривая линии на ладонях, Хадсон какое-то время молчал. – Она запирала меня в гардеробе и раньше, просто так. Ее оставляли посидеть со мной, ну, когда был совсем маленький. И она закрывала меня не на час и не на два. Я кричал, скребся, но ничего не помогало. Она оставляла меня там на весь вечер, пока вас с папой не было.

При мысли о следах в гардеробной я вздрогнула. Это Хадсон сделал? Мне нехорошо. Приподнявшись, глажу его по руке. Будь я чаще дома и общайся с детьми, знала бы, поняла, обратила внимание. Конечно же, его руки были разбиты, в крови. Постоянно такие были.