Ром поискал взглядом двъяр’хан, но Раск, очевидно, куда-то забросил оружие сразу же после первого выстрела. Таким образом, шанс у раненого воина оставался только один.

Поднырнув под руку куда более рослого драконида, Ром толкнул ее вверх и в то же время вывернул запястье Раска, направляя острое лезвие топора ему в голову.

Однако, все еще исключительно сильному по человеческим меркам, сил на то, чтоб достичь этакой немыслимой цели ему не хватило. Самую малость не достав до темени, топор рассек подбородок Раска.

Зашипев от боли и ярости, чешуйчатый страж оттолкнул дворфа прочь, утер заструившуюся из пасти кровь, взмахнул топором, целя в Рома. Однако рука его дрогнула, и лезвие топора плашмя угодило дворфу по шлему.

Откатившись в сторону, Ром нащупал собственный топор, и как раз вовремя: Раск, спотыкаясь, рванулся за ним. Дышал драконид хрипло, прерывисто, но проворства ничуть не утратил. Перехватив топор поудобнее, он устремился в атаку.

Ром с оглушительным ревом вскинул топор навстречу удару.

Но драконид намного превосходил его длиной рук. Крякнув, Раск обрушил топор на упавшего воина и глубоко вонзил лезвие дворфу в грудь.

Понимая, что эта рана смертельна, Ром вскрикнул, однако вместо того, чтоб сдаться, уступить смерти, вложил в ответный удар все силы, подхлестнутые нестерпимой болью. Умелый боец, один из лучших воинов клана Бронзобородов, он ловко направил топор в обход защиты Раска… и остававшихся в нем сил хватило, хватило, чтобы отсечь голову драконида от тела!

Раск повалился на бок, а Ром упал на пол рядом с его головой. Злобный оскал не сошел с драконидовой морды даже после смерти. Рев бьющихся драконов едва не разрывал в клочья барабанные перепонки. Услышав над собой треск, умирающий дворф понял, что часть потолка вот-вот рухнет, но это его уже ничуть не тревожило. К тому времени, как обвал накроет его, никакая боль Рому будет уже не страшна.

Вдруг Ром увидел множество воинов, обступивших его кругом. Один из них – Гиммель, товарищ с прошлой войны – протягивал ему набитую трубку.

Духи тех дворфов, чьи жизни унес Грим Батол, встретили старого товарища с радостью и почетом и скрылись в бескрайних чертогах загробного мира…

Два исполинских зверя снова и снова сходились грудь в грудь, творили чары, отшвыривая друг друга прочь. Крохотных созданий вокруг Даргонакс внимания не удостаивал, но Ззераку о них не забывал. Он видел, что дворфы, волшебник, а главное – дренейка, Ириди (ее имя он узнал во время мысленного разговора), бьются не только за свои жизни, но за победу над обитающим здесь злом, злом во многом схожим с тем, сторону которого некогда держал и он сам, но теперь не питал к нему ничего, кроме искреннего отвращения.

Его, Ззераку, приволокли сюда силой, они же явились в эти подземелья по собственной воле, готовые к самопожертвованию. Эту-то готовность Ззераку и силился понять даже во время боя с Даргонаксом. Они сражались за то, что почитали дороже жизни, за то, что пойдет на благо не им – остальным…

Осознав это, он еще сильней устыдился своего прошлого, жизни духовного близнеца страшилища, с которым вел бой.

«Нет! Таким, как он, я не стану! Она сочла меня достойным! Таким, как этот, я быть не согласен! Не согласен, и все тут!»

Пусть даже чуя истинную мощь Даргонакса, пусть даже зная, как невелик шанс его одолеть, Ззераку твердо решил: как бы в итоге ни распорядилась судьба, он будет драться до конца… хотя бы ради Ириди.

Хотя бы ради нее…

Большая часть дворфов успела уйти, и Ронин сумел объяснить ящерам, что те тоже могут уходить. От скардинов осталась жалкая горстка, но с этой угрозой волшебник легко справился сам – одним заклинанием собрал их всех в кучу да зашвырнул в одну из самых дальних расселин. Удалось им уцелеть, или нет – это волшебника не интересовало ничуть.