|
Джинни устало вздохнула: – Я уже говорила, это единственное платье, которое налезло на меня. Кроме того, я была ужасно сердита на тебя, если помнишь. Не хотела навлекать на себя еще больше упреков. – И, гордо подняв подбородок, добавила: – Не знала, что выгляжу так плохо. – Но платье, свободное или тесное, все равно отвратительное. Цвет ужасный, а твои груди… – Он осекся и медленно протянул: – Твои груди набухли от беременности. – Надеюсь, ты не думал, что они вместо этого совсем исчезнут? – Ты должна была все объяснить, даже если сердилась. – Если хорошенько припомните, барон, дело было не только во мне. Вы старались держаться подальше, пока не настало время отъезда. – Все же это не извинение… – Я уже говорила: просто не понимала, что это настолько ужасно. – Вздор! Даже слепая мгновенно поняла бы это… О проклятие! Завтра же едем к модистке! – Я бы не вернулась с тобой даже на мыс Гаттерас! – Успокойся, Джинни. Завтра мы едем вместе, и на этом все. Джинни сдалась. Она устала, измучилась, была доведена до предела. – Хорошо. Не стоит плевать против ветра. У меня действительно нет ни малейшего вкуса. Это я пришивала кружево к платью, хотя не очень то хорошо умею обращаться с иглой. И тогда в Балтиморе… на балу… я выглядела полной идиоткой. Ты повез меня к портнихе и выбрал несколько платьев. К сожалению, ни одно из них больше не налезает. Только это, да и оно, как ты столь великодушно указал, слишком тесное. Достаточно правдивое утверждение, будь прокляты ее невинность и чистосердечие… Алек закрыл глаза, вспомнив обрывки видений, мелькающих в мозгу последние несколько недель: обнаженные прелестные женщины, самозабвенно отдающиеся ему. – Так, значит, я был проклятым распутником? – удивленно протянул он. – Не знаю, но вполне возможно. Ты так прекрасен, добр и очарователен. Он вовсе не хотел высказывать вслух подобные мысли, но, когда Джинни ответила, да еще с такой бесстрастной вежливостью, Алек взорвался: – Почему ты с таким великолепным спокойствием говоришь об этом? Неужели не можешь хоть чуточку ревновать, черт побери? Проклятие, ты моя жена, а не сестра, пропади все пропадом! – Хорошо, – прошипела Джинни, поворачиваясь лицом к Алеку, и отвесила ему пощечину, такую увесистую, что голова его резко дернулась. Глаза Джинни горели яростью, груди вздымались. – Ты ублюдок! – И снова, тяжело дыша, ударила его по щеке. – Довольно! – Алек перехватил ее запястье и отвел руку. – Довольно, я сказал. Наконец ему удалось окончательно вывести Джинни из себя. – Ты заслуживаешь наказания, понятно? Может, я не разбираюсь в том, что модно, а что нет, в платьях и шляпках… – Какое великолепное преуменьшение! – Прекрасно. Считай, что я слепа и не умею видеть вещи в правильном свете. Но по крайней мере я правдива, преданна и не обращаю внимания на мужчин, а ты – высокомерный негодяй, отвратительный развратник, и я надеюсь… твои причиндалы сгниют и отвалятся! Алек ошеломленно уставился на нее, потрясенный столь изощренным проклятием: – Сгниют? – Да! – Какое омерзительное пожелание! Как только тебе такое пришло в голову! Господи Боже, что же тогда будешь делать ты? Могу я напомнить тебе, Юджиния, что ты, единственная из всех женщин, должна бояться этого больше всего? И потом, разве я не был тебе верен? – Мы слишком недолго женаты. – Верно. Тем не менее не стоило бы сыпать такими страшными проклятиями. |
