- Например?

- Например? Ставишь меня в неудобное положение...

- Ну, не деликатничай уж так.

- Я и не деликатничаю. Но перемен в тебе так много, что просто не знаю, с

которой начать.

- Начни с чего хочешь, - безразлично предложил Робер, выплюнув на тротуар

мокрый окурок и достав новую папиросу.

- Тогда начну с твоей отвратительной привычки разгуливать по всему рту

сигаретой и беспрестанно барабанить пальцами по столу.

- Мелочи, - заметил Робер, перестав постукивать по мраморной плите.

- Неврастения - не мелочь.

Он не ответил. Только снова легонько застучал пальцами по столу.

- Да, ты довольно сильно изменился, малый. Состарился и даже подурнел.

Когда-то ты был красавцем, Робер, а теперь подурнел.

- Я бы мог сказать то же самое о тебе, если б не был кавалером.

- Хорошо, хоть не говоришь. Теперь вижу, что кое-что с молодости у тебя

сохранилось: злоба.

- Дело не в злобе. Дело скорее в возрасте.

- Могу тебя заверить, что больше двадцати восьми мужчины мне не дают.

- И столько тебе и есть....

- Именно так.

- Значит, когда-то я был влюблен в двенадцатилетнюю девочку. Хорошо хоть,

что этого не поняли власти. Это ведь наказуемо, знаешь.

- Наказуемы лишь деяния. А деяниями, если мне не изменяет память, ты

похвастаться не можешь.

- Верно, - равнодушно кивнул Робер. - Вообще, все, что ты говоришь, верно.

Ты выглядишь на двадцать восемь, а я лишь по злобе своей даю тебе еще восемь,

и мы с тобой - это цветок в каплях росы да развалина, собранные в странном

сожительстве.

- Никакого сожительства нет.

- Чудесно, нет и сожительства. Сожительство - это для того, толстого. Уж

не господин ли супруг, случайно?

- Супруга у меня нет.

- Значит, любовник.

- Ну, и что с того?

- Ничего.

- Тогда выпьем по маленькой на посошок да разойдемся.

Робер заказал.

- С каких пор у тебя этот любовник?

- Не твое дело.

- Знаю. Просто так спрашиваю. С каких он у тебя пор?

- Нет, ну до чего ты надоедлив. Допрос, что ли, проводишь? По какому

праву?

- Никакого допроса. Так, беседуем. Впрочем, если хочешь, можем сменить

тему.

- Вот это что-то разумное.

"Верно, сменим тему. Станем говорить глупости - что придет в голову."

Официант принес заказ.

Робер вытащил изо рта мокрый окурок и зажег новую сигарету. Затем поднял

рюмку и отпил до половины.

- Ты становишься воздержаннее, - заметила Марианна.

- Нет. Просто бережливее.

- В затруднении?

Он кивнул.

- Плохо живешь?

Он снова кивнул.

- Костюм у тебя неплохой...

- Да, но единственный.

- Чем вообще занимаешься?

- Тем же, чем и раньше.

"Врешь. Ничем ты не занимаешься. И ничего не осталось у тебя от того

Робера, который трудился. Ничего, кроме привычки держать сигарету во рту,

чтобы освободить руки для кистей и палитры. Ну вот, теперь они у тебя

совершенно свободны. Свободны от всего - даже от кистей и палитры."

- Тебе бы к Пикассо за советом сходить... - предложила Марианна после

краткого молчания.

- Тайна известна мне и без Пикассо.

- В чем же дело тогда?

- Ну вот, теперь ты становишься надоедливой. Оставь! - Он устало махнул

рукой.

- Как хочешь...

Она замолчала, но немного погодя снова добавила:

- И все же жил же ты как-то все эти годы.

- Совершенно верно. Жил как-то. Жил всяко. В последнее время даже с

немалыми деньгами в кармане. Но сейчас все кончено. Полный крах.

- И окончательный?

- Скорей всего.

Он выплюнул недокуренную сигарету, подпер голову ладонью и стал смотреть

на улицу. Ряды прохожих поредели.