буквы неоновой рекламы, и деревья в темноте стали плоскими и неестественными,

словно декорации.

- Ты только не подумай, - сказал Робер, вновь повернувшись к столу, - что

я позвал тебя на судьбу свою пожаловаться.

- Я ничего и не сказала.

- Потому что в сущности у меня нет причин жаловаться. Мне даже хорошо.

Человеку всегда хорошо, когда ему нечего больше терять.

Она посмотрела на него, но ничего не ответила.

- Разве не так?

Она молчала и смотрела на него.

- Потому что если нечего терять, значит, единственная возможная перемена -

что-то приобрести.

- Например, вечный покой.

- Да, даже и это. Когда устал - я хочу сказать: устал до предела, - то это

не самая страшная перспектива.

- Любишь ты пофилософствовать, - заметила Марианна. - С тех еще пор

любишь. И может быть, в этом и состоит все твое несчастье. Потому что в том

зверятнике, куда нас с тобой впихнули, коли цел остаться желаешь, так

действовать нужно.

- А ты, действующая, чего достигла?

- Может, и немногого, но прогореть еще не прогорела.

- А, ну да: у тебя есть любовник.

- Почему бы и нет! Я тебе девственность свою беречь не обещала.

- Ничего, что любовник староват...

- Разумеется, ничего.

- И довольно дурен собой...

- Тоже без значения. Главное, что состоятелен и верен. На этом свете,

милый мой, если чересчур взыскателен будешь, так можешь и без ничего

остаться.

- Если б я был таким уж взыскательным, то вряд ли захотел встретиться с

тобой...

Он сказал это вполголоса, почти про себя, но эффекта это не уменьшило.

- Слушай - может, я и правда не такая, какой пятнадцать лет тому назад

была, но я тебя останки подбирать не звала, и не позволю такому никудышному,

как ты, грубости мне преподносить. - Говорила она тихо, но усталый голос

приобрел металлический тембр, и движения, которыми она складывала перчатки,

были нервными и отрывистыми. - Так что до свиданья.

Марианна встала. Она хотела взять со стола сумку, но Робер поймал ее за

руку.

- Обожди. Дай сказать пару слов, а потом можешь уходить.

- Мне некогда. Я пошла.

- Марианна, не устраивай сцен. На нас смотрят.

- Что ж тебя это так волнует? Тебе ведь нечего терять, - поддела она его,

однако присела на краешек стула.

- Я понимаю, что обидел тебя, но сказал это совершенно машинально.

- Сорвалось с языка то, что думал.

- Ну да, да - я так думал. А если что-то думаешь - что проку это скрывать.

- Ну вот, я и пошла...

Робер посмотрел на нее. Потом пожал плечами.

- Можешь идти. Уходи, если хочешь. В конце концов этим все решается...

Марианна потянулась за сумкой и уже хотела снова встать, но задержалась на

мгновение и спросила:

- Ты хотел сказать мне пару слов...

- Забыл уже, - пробормотал Робер и потер рукой лоб. - Не подумай, что

притворяюсь - правда забыл.

- Ну, нет - это уже слишком. Держишь меня, якобы чтобы что-то сказать, а

теперь я же должна тебя специально уговаривать, чтоб ты это сказал.

- Забыл, уверяю тебя, - повторил тихо Робер. - То, что помню: просто не

хотел, чтобы ты ушла.

- Потому что не взыскателен, да?

- Не знаю. Возможно. Потому что, когда в первый раз увидел тебя в этом

кафе, то подумал сначала, что это не ты. И даже когда убедился, что это ты,

так мне больно стало, что даже не нашел в себе сил заговорить.

- Сердце разрывается.

- Нет - не из-за внешности, о которой печется любая женщина. Не знаю,

сколько лет тебе дают, но не удивился бы, что на тебя засматриваются. У тебя

есть еще на что посмотреть, если речь идет о постели. Но, боже мой, это не

то, за что человек запоминает женщину, и так запоминает, что она остается

единственной в его жизни.