|
– Отработал, а! – А ты тоже хорош. На лежачего полез, нет чтоб мне помочь. – Так я ж добить его, суку, хотел, чтоб не встал, гадина! – А мне вон досталось, тем временем… – Ничего, Жень, щас пузырь раздавим, вылечим. Дай, пятак приложу! Пятак надо. У тебя есть? Зашарили по карманам. Женька вдруг замер, открыл рот: – Еб твою мать! Он осторожно вытащил из кармана куртки растопыренную пятерню. Пальцы были выпач-каны в норме. Женька обиженно чмокнул: – Во, бля,.. я ж выложить не успел… а этот хуй меня ногой. Пакет разорвался. И она жид-кая была, хоть пей… Он держал руку перед собой. – А может не вся вытекла! – робко спросил Сергей. – Да какой там… – изгибаясь, Женька пальцами другой руки достал разорванный пакет – Вообще-то не вся еще… – Ну и порядок. Чего такого. А куртку Людка твоя постирает. – Будем надеяться, – Женька посмотрел на пакет и тряхнул головой. – Ну ладно, делать не-чего. Он подставил рот под дыру, сжал пакет ладонями. Жидкая норма потекла в рот. – Жек! Мож я сбегаю пока? А то закроют. – Давай. – Чего брать-то? Пузырь или краснуху? – Пузырь. Сергей повернулся и бодро зашагал к магазину. Женька высосал из пакета норму и, скомкав, приложил его к пылающей брови. Моргать было больно, висок онемел, бок слабо ныл. – А у них всегда так, – Эра выпустила в эмалированную миску седьмое яйцо. – Получают много, а жить нормально не умеют. В конце месяца занимать плетутся. – Точно, – Аня колола орехи, выбирая из скорлупы в стакан. – Машка приходит – вся разодетая, в янтаре, в кримплене. Эра, дай взаймы. И знает ведь к кому идти. – Это конечно. – К Соловьевым сунулась однажды, – отказали. А я вот просто, Ань, и не могу отказывать. Не умею. Эра кинула яичную скорлупу в ведро и металлическим веничком стала взбивать яйца с песком. – Ты у нас Христосик. – Сама себя ругала не раз, дура, чего я, действительно. А вот не могу. А Машка сотню – цап! И до свидания. На следующий день загул у них. Гости. В получку отдаст, в конце месяца – опять. – А он не заходит? – Нет, что ты. Это же элита, разве снизойдет до технократии какой-то. У них и гости все такие – индюки. В замше, да в коже. – А он член союза? – Давно. Трехтомник выходит, Машка говорит. – Не читала, ничего? – Читала, Ань. Муть-мутью. Производственный роман. Он любит ее, она в завкоме, он бригадир. Бригада – завалящая, из последних. Не справляется. Бригада сыпется, текучка кадров. Она его критикует. А он ревнует ее к главному инженеру. Кончается все, правда, хорошо. План перевыполняют и они женятся. Старый литейщик тост говорит. Молодые хлопают. Все. – Кошмар… – Да, еле до конца осилила. Вообще-то у него сборничек рассказов есть. Там лирика такая деревенская. Вроде и ничего, но с другой стороны – сколько можно? Надоело… – Крем сейчас будем или после? – Потом. А то опадет. Дай-ка муку мне. Аня передала. Эра отмерила два стакана, высыпала в миску, добавила подтаявшего масла, стала мешать деревянной ложкой. – Эр, а орехи сразу или потом? Сверху? – Нет, сразу. В том-то и дело. Это не «Полет». Ты тогда давай орехи с нормой мешай. Аня сняла с буфета накрытую тарелку. Под крышкой лежали четыре нормы. Три были по-темнее, одна совсем свежая – оранжево-коричневая. Аня высыпала в нормы орехи, помешала ложкой: – Эр, а колиному министерству норму кто поставляет? – Детский сад. |
