— А почему бы и нет? — сказал Лавр.

Харузин вздрогнул.

— Что?

— Ты рассуждал вслух, — пояснил Лавр и чуть засмеялся. — Не бойся, я еще не научился читать мыслей. Хотя бывают прозорливые люди, которым действительно все человеческие мысли открыты.

— Тяжко им живется, — пробормотал Харузин. — Сколько разной дряни они в людях видят!

— Они — святые. Этот дар только тем дается, кто достаточно чист сам, чтобы прозревать в другом человеке не только его грехи, но и все скрытые в нем добродетели… А у церквей действительно есть собственная жизнь.

И Лавр, пока они устраивали мертвого, благообразного Хотеславца на полу храма, там, где сохранилось темно-красное пятно, рассказал…

Была заброшенная церковь, где много лет никто не служил. Однажды забрел туда странник и увидел, что храм прибран, чист, там горят лампады, иконы сияют, ладаном пахнет… Что такое? Вдруг видит — перед ним муж благообразный, летами совсем молодой.

— Кто ты? — спрашивает странник. — Неужели здешний священник?

— Я — ангел этого храма и служу здесь, пока люди не отыщут к нему путей, — ответил незнакомец…

— Что ж, после всего, что я видел, верю и этой истории, — сказал Харузин твердо.

Хотеславец лежал тихий, но на его детском лице так и остался отпечаток порока. Губы кривились, словно искали поцелуя, подбородок безвольно обвис.

— Нет, мало надежды на то, что терзавшие его бесы послужили ему во спасение, — проговорил Харузин, вглядываясь в лицо умершего.

— Тут ты прав, — согласился Лавр, — хотя и не пристало нам с тобой выражать мнение по такому поводу. Но вот у праведника, даже если он скончался в мучениях, лицо красивое, успокоенное…

— Кстати, о мучениях, — заговорил о другом Харузин. — Наташку-то поймали и держат в темнице.

— Попробуем ее оттуда выручить, — пообещал Лавр. — Только бы не наговорила на себя и на нас лишнего…

На пороге церкви осталась длинная красная полоса. Если догадки иноков верны, ни один упырь не сможет переступить ее.

Однако оставаться в храме и проводить ночь рядом с телом Харузин наотрез отказался.

Спрятались в маленьком домике по соседству. Еще недавно его занимал погибший священник, а теперь он стоял заколоченный в ожидании нового жильца. Харузин попытался оторвать доски от окна, но поранился, и Лавр, мягко отстранив его, сделал все сам. Сноровка волоколамского инока, который ловко и быстро взломал дом, поразила Харузина. «Все-таки он немного разбойник, — подумал Эльвэнильдо о своем новом друге. — Оно и к лучшему, впрочем».

Они устроились втроем возле оконца. Чтобы не было скучно, Харузин увлеченно пересказывал «Вия», потом перешел к «Страшной мести», попутно обнаружив, что перезабыл половину. Дабы не комкать рассказа, безбожно наврал отсебятины. По счастью, слушатели у него были терпеливые и кроткие — вынесли и Гоголя, и отсебятину.

Стемнело.

Неожиданно Эльвэнильдо замолчал. Ему показало, что он видит нечто странное… Он покосился на Лавра, но и у того было удивленное, напряженное лицо.

— Ты видишь? — спросил Сергей.

Лавр кивнул.

— А ты?

— В окнах церкви горит свет…

В узких окнах церкви Успения действительно теплился слабый огонек, как будто кто-то жег лучину.

«Хорошо, что мы все-таки не остались там на ночь», — подумал Харузин.

Рассказ о Вие перестал ему казаться такой уж сказкой.