— Придется резать, — сказал он. — Отсечем с одного удара.

Принесли саблю. Двое матросов сели пирату на ноги, один ухватил его за голову. Рука, большая, как полено, бессильно лежала, отброшенная в сторону. Толстый жгут быстро намотали на предплечье. Пират открыл глаза и посмотрел прямо в лицо Флору. Флор замахнулся саблей и одним быстрым ударом отсек пораженную руку.

По кораблю раскатился громкий, отчаянный крик, который почти тотчас смолк — пират потерял сознание.

Дядя Ляпун, торжественно стоявший у штурвала, только перекрестился, левой рукой удерживая колесо.

— Не помрет? — спросил Вадим, чтобы как-нибудь отреагировать.

— Если не захочет, не помрет, — сказал Флор. — Ребята, останьтесь с ним кто-нибудь. Мне нужно насчет груза распоряжаться…

* * *

Первый же вечер в Ревеле они провели в кабачке. Вадиму, как почти всякому питерцу, доводилось бывать в Таллине. Еще в те времена, когда «Таллин» писался с одним «н». Там и тогда «плохо понимали по-русски» и чванились настоящим европейским средневековьем, коего в Советском Союзе больше нигде не водилось. Однако только теперь Вадим видел, каким был Ревель когда-то. До всех войн и разрушений.

Это был бойкий, торговый, портовый городок, городок, где полно менял, воров, кабатчиков, жуликов, моряков, рыбаков… ну и почтенных горожан, наверное, тоже. В тех районах, где «приключались» новгородцы, почтенными горожанами и не пахло. Беловолосые, веснушчатые, пахнущие рыбой, ревельцы пили, бросали кости, ругались, смеялись, скаля зубы, показывали друг другу кулаки, заросшие рыжеватым волосом…

Эти люди странно нравились Вадиму. Они совсем не походили на новгородцев, были куда мельче их и слабее костью, но в чем-то все моряки похожи. Будь они даже неграми преклонных годов. Вадиму было хорошо с ними. Он пил местное пиво, слабенькое и кислое, и подмигивал Кроуфилду, который занимался тем же самым в компании старого валлийца, вывезенного с острова сирен.

Кроуфилд страшно дымил трубкой и держался с подчеркнутой невозмутимостью. Двое новгородцев очень быстро перебрали и устроили драку, но она развивалась вяло и лениво, и вскоре все опять сидели за столами и грызли сушеную рыбу.

Неожиданно мальчик Животко напрягся.

— Смотри, — зашептал он и потянул Вадима за рукав.

— Что тебе? — Вадим недовольно высвободился.

— Вон там… — Животко наполовину скрылся под столом, сползая по скамье. — Вон стоит. Это он.

— Да кто он? — рассердился наконец Вадим. — Кого ты мне показываешь? Куда ты уполз?

— Я его боюсь, — сообщил Животко уже из-под стола. — Это тот, пират. Который у них был за главного. Ихний капитан. Ну, который чуть нашего Флора не прибил.

— Никто Флора не «чуть не прибивал», — обиделся за капитана Вадим. — Просто был поединок. Да куда ты показываешь?

Животко высунул наружу палец и уткнул им в сторону выхода. Там, действительно, стоял человек в обычной одежде — непромокаемый плащ, шляпа с широкими обвисшими полями, простые сапоги… Он разговаривал с хозяином — явно о выпивке. Вскоре и сам предмет беседы явился на свет — в виде пузатого кувшина. Подхватив его, человек в плаще отправился к свободному столику. Точнее, там буянило уже человека три, но место еще оставалось.

Ничего знакомого в этом человеке Вадим не замечал. Однако Животко упрямо стоял на своем.

— У того, у ихнего капитана было три пальца на левой руке, — сказал он. — Я приметил, когда на мачте сидел.

Вадим прищурился, вглядываясь в чужака сквозь дым и чад от десятка факелов, но ничего не заметил.