Прошли еще с десяток метров, и вдруг впереди, между деревьями, действительно просветлело. Ветер относил запахи в сторону — удивительно, как Животко их уловил. Что-то звериное было в этом мальчишке. И трусоватость его тоже была опасливостью дикого, полуприрученного зверька, который хорошо знает, что его не обидят, и все же всякий раз замирает, когда его касается хозяйская рука.

— Костры, — прошептал Флор. — Все сходится.

Луна на миг вынырнула из-за туч, озарив бледные стволы и странные, глупые личины «охотников», а затем, устыдившись увиденного, тотчас скрылась, и снова полил холодный дождь.

Монахи остановились.

— Мы здесь подождем, — объявил отец Онуфрий. — Нам… тяжело.

Отец Авраамий покачал головой, явно не соглашаясь с братом.

— Лавр — там, мучается, и мы здесь отсиживаться не должны.

Отец Онуфрий взялся рукой за сердце.

— Я все-таки подожду здесь, — сказал он. — Я… боюсь.

— Двое на ложе, один берется, другой оставляется, — сказал отец Авраамий. — Я пойду. Благослови меня.

Отец Онуфрий поднял руку и почти сразу бессильно уронил ее.

И «охотники» двинулись дальше. До лагеря сатанистов оставалось совсем немного.

* * *

Лавр с Харузиным сидели в яме уже четвертый день. От веревок болели связанные руки, но никто не потрудился ослабить путы. Ноги им тоже спутали, как стреноженным лошадям: прикрутили левую ногу Лаврентия к правой ноге Харузина.

Кормили их раз в день, опуская в яму на веревке миску с каким-то жидким варевом. Друзья по очереди опускали лица и хлебали оттуда, а после обтирались об одежду.

— Удивительно, к чему только ни привыкает человек, — философски заметил как-то раз Харузин.

— Мы с тобой можем надолго к этому не привыкать, — отозвался Лавр спокойно. — Либо нас с тобой отсюда вызволят, либо эти прирежут нас во славу своих темных божеств.

— Как это? — ужаснулся Харузин.

— А для чего они нас тут держат? — вопросом на вопрос ответил Лавр. — Как ты думаешь?

— Ну… Как заложников. Если наши вдруг схватят каких-нибудь ихних важных боссов, — глупо сказал Эльвэнильдо. — Откуда мне знать, что у них на уме! Они же сумасшедшие!

— Почему ты так считаешь?

— Потому что для человека нормально быть хорошим, — ответил Эльвэнильдо. — Даже темные эльфы обычно так играют, чтобы доказать окружающим, что они, несмотря на темную одежду и мрачное выражение лица, в душе белые и пушистые. Понимаешь? Даже убийца находит для себя объяснение. Даже маньяк. «Ты сама виновата, посмотри, что ты наделала», — говорит он жертве, разрезая ее на кусочки…

— Здесь ты, пожалуй, прав, — согласился Лавр. — Нормально быть хорошим. Нормально — верить в Бога. Человеку приходится делать определенное усилие над собой, чтобы перейти на другую сторону. А с другой стороны, падшая природа так и подталкивает ко греху… Сложное дело, в двух словах не разберешься. Но одно очевидно: эти люди хотят нас убить. И не просто убить, а совершая при этом какой-то дьявольский ритуал.

— Скажи, Лаврентий, — дрогнувшим голосом заговорил Эльвэнильдо, — а вот если какой-нибудь человек был убит… ну, во славу дьявола, с соблюдением всяких там злобных ритуалов… Ну, ты меня понял, о чем я. Он попадает в лапы дьявола и мучается вечно? Или как?

— Или как, — сказал Лавр. — То, что делают со своей душой поклонники врага, — это их дело, их душа, их судьба.