Внезапно из темноты выскочил мальчик Животко с ножом в руке. Пособник ведьмы взвыл от боли — нож словно сам собою вырос у него в боку. Стрелец ахнул и снес ему голову.

Животко наклонился над поверженным, адски оскалился и выдернул свой кинжал. Кровь забрызгала мальчишке штаны и сапоги. Он, бранясь, принялся обтираться рукавом — испачкал еще и рубаху. «Вещи придется сжечь, — подумал Вадим, невольно бросив взгляд на свою одежду. — Здесь даже кровь какая-то ядовитая…»

Флор схватил его за руку, и они быстро побежали в темноту.

У самого крайнего костра находились пленники. Их привязали к столбам, готовясь сжечь. Здесь же обнаружилась сама Пожега и еще двое мужчин из ее охраны. Ведьму ничуть не смущало, что ее пособницы были перебиты. По всей вероятности, она сочла, что это только на пользу кровавому ритуалу, к которому колдовки готовились весь год.

Друзья переглянулись.

— Вперед, — шепнул Флор одними губами.

Они бросились на охранников. Пожега, взмахивая руками, выкрикивала какие-то черные слова, от которых тьма вокруг словно бы сгущалась. Вадим мог бы поклясться, что это не плод его воображения — все происходило наяву. Свет от костра бил по глазам ядовитыми стрелами, а темнота охватывала тело, как будто обматывала липкими бинтами. Двигаться было трудно. Вадиму чудилось, что он попал в болото, угодил по самую грудь и теперь еле-еле преодолевает сопротивление вязкой жижи. И все же они добрались до противников.

«Иисус, — думал Вадим, — помилуй, Иисус!» Теперь он ни за что не забудет имени Бога.

Ролевое фехтование в очередной раз пришло ему на помощь. Ни один из здешних (точнее сказать — «теперешних») бойцов не ведал такого стиля боя. Конечно, была в этом и определенная опасность, ведь и Вадим плохо разбирался в приемах своих противников.

Но все же он был молод и быстр, и за плечами у него немало исторических сражений. И даже одна битва при Азенкуре, не говоря уж о бесчисленных захватах Камелота и штурмах Монсегюра.

— Камелот! — кричал Вадим, избрав красивые иностранные слова своим боевым кличем. — Монсегюр! Азенкур!

В полумраке перед ним металось чужое лицо, странно искаженное, как будто кто-то растягивал резиновую маску. Вадим понимал, что это иллюзия, созданная неверным, постоянно изменяющимся светом, но все же иной раз страх прокрадывался в его сердце.

И вдруг имя Бога опять вспыхнуло в сознании, яркое, как молния.

— Иисус! — крикнул Вадим.

Пособник ведьмы зашипел, показывая гнилые зубы. Вадим засмеялся и ударил его мечом — сперва по руке, держащей меч, затем поперек туловища. Широкая темно-багровая полоса выросла на теле врага. Она все ширилась, расползаясь книзу, а затем мужчина рухнул и больше не шевелился.

Пожега как будто летала вокруг столбов с пленниками. Ее распущенные волосы и раскинутые руки были, казалось, повсюду — она охраняла свою добычу бдительнее, чем орлица гнездо с птенцами. Из ее горла, довершение сходства, вырывался птичий клекот.

Флор продолжал биться со своим противником. Вадим перевел дух, озираясь по сторонам. Где стрельцы? Где святые отцы? Где мальчишка? Настоящий звереныш — не попал бы он в беду…

— Помоги! — донесся до Вадима голос Флора. Одним прыжком Вадим оказался возле товарища. Зажатый с двух сторон в тиски, их враг упал на колени и протянул вверх руки — он пытался сдаться.

Вершков дрогнул на миг, но Флор не колебался. Одним быстрым движением он ударил поверженного в основание шеи, а затем отскочил. Фонтан крови брызнул почти театрально и спустя несколько секунд ослабел и иссяк.

Пожега осталась одна.

* * *

…Девицу звали Офимия.