— Хочу, — протянул он капризно.

— Как тебя звать? — спросил Лавр.

— Хотеславец… Хочу!

Он задергал связанными руками, захныкал, начал бить ногами по земле.

— Заберем его с собой и запрем, — решил Лавр. — Они прямо к нам полезут, когда догадаются.

— Думаешь, они обо всем догадаются?

Харузин вдруг понял, что ему этого очень не хочется. Лучше бы никто ни о чем не догадывался. Мальчишку потом куда-нибудь бы сбагрили. В дурку какую-нибудь. Сидеть в доме, который штурмуют разъяренные сатанисты, — удовольствие не из великих.

— Непременно обо всем проведают, — разрушил его надежды Лавр. — Они ведь не дураки, сектанты. Но к тому времени, как они явятся, здесь уже будут волоколамские иноки… Да и стрельцов позовем. И всю шайку сцапают!

Глава двенадцатая

Основная версия

В доме пахло розами. Запах источала кровоточащая икона. Харузина это удивляло больше всего: на вкус, если лизнуть, кровь, истекающая из иконы, была самой обыкновенной, как из прокушенной губы или ранки на руке; а вот запах — как в саду, где расцвел шиповник.

Хотеславец, которого притащили поначалу прямо в дом, начал биться и орать страшным голосом, а потом вдруг хрипло проговорил басом несколько непонятных, жутких слов, от которых Харузину вдруг показалось, будто свет чуть померк.

— Что это с ним? — спросил он шепотом у Лавра.

— Бесы в нем кричат, — объяснил Лавр спокойно. — Я такое уже один раз видел.

— Он теперь так все время будет? — огорчился Харузин. — Я, пожалуй, на двор спать пойду. Простужусь и помру от гриппа за пятьсот лет до собственного рождения — вот такая получится злая ирония судьбы.

— На двор он пойдет, — возразил Лавр. — Мы его в сарае запрем. Только нужно его связать и к столбу привязать, иначе он выберется. Он же скользкий, как ящерица.

— Я бы ему еще по голове надавал для верности, — предложил Харузин, поглядывая на поганого мальчишку неприязненно. Тот пускал розовые пузыри изо рта, сучил ногами, рвался прочь от порога.

— Можешь убить, — сказал Лавр.

— Ненавижу… — сипел Хотеславец, оседая на землю.

— Потащили! — скомандовал Лавр.

Хотеславца связали накрепко, не жалея, только под веревки подложили платок, чтобы не так врезалось в кожу. Дверь заперли и подперли еще большим бревном. Пленник сразу затих. Здесь он не чувствовал благоухания иконы и не страдал от ее близости.

— В первый раз встречаю такую жуть, — сказал Харузин. — Я пойду умоюсь, ладно?

День был в разгаре, когда они с Лавром прибыли к дьяку и спросили Назара Колупаева. После недолгих переговоров Назар предстал перед ними собственной персоной. Пригласил сесть на скамьи. Выразил полное удовольствие оттого, что брат Лаврентий с Харузиным к нему самолично пожаловали.

Угостил клюквенной водой. Вообще держался пока очень дружелюбно и вежливо.

Колупаев чем-то очень не нравился Харузину. Может быть, этой несокрушимой победительностью. Харузин всегда побаивался таких парней и инстинктивно не доверял им. Среди «железячников» в ролевой среде подобных персонажей полным-полно. Грудь колесом, подбородок квадратный, глазки маленькие, ясные-ясные, «извилина одна — и ту оставил шлем». Точнее, чем менестрель, сочинивший известную песню про «маньяка-железячника», не скажешь!

Лесной эльф у таких людей, понятное дело, уважения не вызывает. За чувствительность и хилое телосложение — в первую очередь.