— А затем, — сказал стрелец, глядя на старика холодно, — чтобы ты здесь не скоморошничал. Мы ведьму ловим не для собственного удовольствия. С тобой она, говори?

Неделька молчал.

Авдей, не помня себя, завопил:

— Поджигайте!..

— Стой! — дернулся Неделька. — Погоди ты. Давай поговорим. Зачем вам Наталья?

— Сам знаешь…

— Ты убить ее хочешь, а ведь она, может быть, и не виновата…

— Я про это слышать не желаю, — отрезал Авдей. — Или ты отдашь ее нам, или все здесь сгорят. Сколько человек в доме?

— Хозяев пятеро, а с детьми — восемь человек… — вымолвил Неделька. И повысил голос: — Наталья, выходи. Не стоит из-за одной тебя столько людей губить.

Наталья, зарывшись в солому, молча трясла головой.

«Не хочу! — шептала она. — Я не хочу! Они будут меня мучить, убьют! Не хочу! Я не выйду!»

— Наталья! — гаркнул Неделька так неожиданно и громко, что конь под стрельцом присел и заплясал на настиле. Копыта загремели устрашающе. — Наталья! — опять рявкнул старик. — Вылезай! Не то тебя с вилами найдут!

Гвэрлум медленно показалась из-под соломы. Она молчи плакала. Пыль забилась ей в нос. Она принялась чихать, а слезы все текли и текли по ее щекам. Ей было невероятно жаль себя.

Волоча ноги, она приблизилась к стрельцу, глянула на Недельку с лютой ненавистью, на Авдея — рассеянно, как будто не признала, а затем протянула стрельцу руки. Тот схватил ее и закинул в седло впереди себя.

На Недельку большого внимания не обращали. Понадобится — отыщут и Недельку, а пока — главное, ведьму схватили.

Спустились во двор. Хозяева все-таки вышли из дома и провожали своих гостей неприязненными взглядами. Вот ведь как оно бывает — пустишь под свой кров странников Христа ради, а они окажутся злодеями и преступниками, и вот их уже хватают стрельцы и на позор всему селу тащат обратно в Новгород, на судилище.

Гвэрлум жалась к стрельцу, ощущая спиной твердую мужскую грудь и тепло здорового тела. Она пыталась найти в этом для себя хотя бы малое утешение. Но стрелец упорно отказывался видеть в ней женщину, страдающую человеческую личность, которую не грех и пожалеть. Она была для него колдовкой, существом опасным и нечистым. Он даже слегка вздрагивал, когда прикасался к ней, — от брезгливости и неприязни.

Гвэрлум поняла это и опять безмолвно, тоненько заплакала. Недельку она сразу потеряла из виду — да и забыла о нем, по правде сказать. Ее только одно и беспокоило: как сложится ее дальнейшая судьба? Неужели так и погибнет Наташа Фирсова за преступление, которое не она задумала и практически не она осуществила? «Не тот стреляет, кто за веревку дергает», — говаривал, бывало, Натальин дедушка. Осталось только донести эту здравую мысль до здешних стрельцов и приказного дьяка…

* * *

Наташа заранее решила, что во всем признается и назовет все имена и явки. В конце концов, нужно пресечь зло, исходящее от бабки Пожеги, Сольмиры и прочей компании. А там — будь что будет. Разберутся как-нибудь приказные дьяки, не глупее же они питерских дознавателей…

Однако первая же встреча с Назаром Колупаевым принесла Гвэрлум новые неожиданности. Он едва посмотрел на пленницу, доставленную ему торжествующим Авдеем, и кликнул каких-то малых вида дюжего и грубого.

Гвэрлум препроводили в подвал, где застоялся тошнотворный запах. Она сильно забеспокоилась и принялась говорить:

— Послушайте, вы не так поняли… Я готова к сотрудничеству…

Не обращая внимания на ее поспешные речи, Колупаев махнул малым:

— Кладите…

Наталью повалили на спину.