«Все не так плохо, Гвэрлум! — подумала она с похвалой. — Пока что я ничего ненужного не сказала. И не дождутся — не скажу! Я ведь черный эльф, я — сама зло. Часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо… И вообще. Женщины — терпеливые. Потребую другого следователя. Вызову адвоката. У меня есть право на один телефонный звонок. И еще есть право хранить молчание. Вечное».

Она вздохнула и провалилась в сон. В этом сне бродили разорванные черные тени, и ни одна из них не приближалась к Гвэрлум. Она щурилась, пытаясь разглядеть их получше, но они то выскакивали из мглы, то проваливались в нее, оставаясь клубками тьмы без явных очертаний.

Наконец сквозь эти очертания проступило лицо Андрея Палицкого. Гвэрлум видела его одно мгновение. Затем оно утонуло в черноте.

* * *

Пытки возобновились на следующий день. Поначалу Колупаева Наталья не видела, только палача. У него был скучный вид. Пришел человек на работу. Работа тяжелая, грязная, платят за нее скверно, но образование не позволяет найти другую. Вот ведь незадача.

Гвэрлум ощущала сильную физическую усталость. Тело, сопротивлявшееся боли, утомилось за эти сутки и теперь желало отдыха. То и дело к ней приходил сон — на доли секунды. Затем его прерывал очередной удар и новая волна боли. Наталья больше не кричала, только глухо стонала, выталкивая из горла слабенькие звуки.

Наконец опять показалось это страшное, сильное лицо в рыжих веснушках. «Что в нем не так? — лихорадочно соображала Наталья, пытаясь разогнать густой туман, заволакивающий ее сознание. — Он странный… Не потому, что велел пытать меня, нет, что-то другое… Какое-то несоответствие…»

Колупаев протянул руку и ущипнул Гвэрлум за грудь. Она зашипела и изогнулась, но станок крепко охватывал ее щиколотки и не позволял дергаться. Пальцы, поросшие рыжим волосом, пробежали по ее животу, сильно надавили снизу. Губы в густо-рыжей бороде раздвинулись в усмешке, мелькнули белые зубы.

— Для чего Флор велел тебе опоить боярина Андрея Палицкого? — спросил Колупаев, шаря руками по Натальиному телу. — Зачем он приказал тебе дать ему отраву?

— Пусти, гад… — шептала Гвэрлум. — Это не Флор… Это Пожега…

— Нет никакой Пожеги! — крикнул Колупаев и ударил Гвэрлум по груди. — Не ври! Нет никаких упырей! Это Флор велел тебе отравить Палицкого!

— Не Флор… — повторила Гвэрлум. — Это Пожега. Я расскажу, где ее найти… Мне нужен адвокат…

Колупаев нагнулся над ней так стремительно и низко, что в первое мгновение показалось, будто он хочет броситься на нее, точно коршун на зайца, и клюнуть носом.

— Это Флор! Ты скажешь мне, что это Флор! — крикнул он.

— Пожега, — упрямо сказала Гвэрлум. Она вдруг поняла, чего от нее добиваются. Им не нужна правда. Они никогда не поверят в существование Пожеги и упырей. Им требуется найти виновного, они его нашли и теперь выколачивают признание.

Жизнь Флора висела на волоске. И только Гвэрлум своим упорством не позволяла этот волосок перерезать. Мысль о своей великой миссии — спасти жизнь возлюбленного — наполнила Гвэрлум гордостью и придала ей новых сил. Она хотела бы плюнуть в лицо мучителя, но слюны во рту у себя не нашла и только зашипела.

— Это Пожега, — сказала Гвэрлум.

И пытка возобновилась.

* * *

Волоколамские иноки числом двое прибыли в Новгород быстрее, чем ожидалось. Одного звали Онуфрий, другого — Авраамий, оба похожи между собой, как братья: невысокие, сухие, с быстрыми, четкими движениями.

Лавр уединился с ними в светелке, где лежала раненая икона, и долго беседовал, а затем послал за Харузиным и представил его монастырским отцам.