|
- Благодаря вам! Уорд не стал отрицать, чуть поджал губы и с удовлетворением погрузился в разложенную на стойке газету. "Он нас ненавидит. На днях я писал тебе, что ему страшно. Это было верно, может быть, верно и сейчас, но сегодня я знаю: важно другое - ненависть, которую я почувствовал в нем с первого дня, хотя и не подозревал, насколько она глубока. Допускаю, что он в конце концов сосредоточит ее на мне лично - то ли потому, что я разобрался в нем, то ли потому, что я самый влиятельный и популярный человек в квартале. Даже когда Уорд читает в углу свою газету, я чувствую, что он следит за каждым моим движением: я словно болтаюсь у него на невидимой веревочке. Так не может длиться вечно, а уезжать из города он явно не расположен. Напротив, вновь появился в бильярдной, и у меня, как будто в субботу ничего не произошло и у него был обыкновенный приступ печени. Сегодня под вечер принес готовую петицию о выдаче ему разрешения на торговлю пивом - хочет, чтобы я дал ее на подпись клиентам. Ты спросишь, как я поступил? Взял и подписался первый. Заведующий почтой уверяет, что Джастин - мазохист и что он, Чалмерс, не хотел бы оказаться в его шкуре. Я тоже не хочу. Предпочел бы даже не видеть в ней его самого. Мне не терпится узнать, сослужило ли службу фото, что я тебе послал. И еще мне хотелось бы рассказать, как он обработал Юго, о котором я черкнул тебе два слова. К сожалению, для меня это слишком сложно - такие вещи выше моего понимания. У нас его не любят. Ему не доверяют. В баре у меня он так же одинок, как рыба в аквариуме. И все-таки никто при нем слова не скажет, не спросив себя: "А что подумает Уорд?" Дошло до того, что атмосфера в баре стала натянутой. То и дело разговор надолго смолкает. Есть кое-что еще почище! У штукатура Саундерса привычка сыграть перед обедом партию в кости - хотя бы со мной, если нет другого партнера. Так вот, всякий раз, когда Уорд оказывается рядом и пялит глаза на кости, Саундерс начинает нервничать, теряет уверенность и в конце концов, отчаявшись, швыряет игральный стаканчик через весь бар. В детстве мать рассказывала мне истории о людях с дурным глазом. Ты сам из Италии и такие тоже знаешь. В сглаз я не верю, как и ты, но если есть на свете человек с дурным глазом - это Уорд. Рыжая Мейбл, что живет с ним в одном доме, начисто переменилась с тех пор, как у него завелись с ней дела. Она словно душу утратила. Ее подружку Аврору, а уж она ли была не жизнерадостна, иногда охватывает что-то вроде паники. Если встретишь Большого Джима (он сказал, что на днях будет в Чикаго, и мы долго вспоминали тебя), он, может быть, пожалуется, что я старею и становлюсь чересчур провинциален. Я понял это по тону, каким он мне отвечал; тем не менее я убежден, что мои опасения - не выдумка. Почему - не знаю. Но парни, которые толкутся в бильярдной, начали напускать на себя таинственный вид. На месте Честера Нор дела - я о нем тоже писал: он редактор местной газеты - я не проявлял бы такого спокойствия. У него шестнадцатилетний сын, видимо, из "трудных" - его уже чуть не вытурили из школы. Так вот, я дважды видел его в бильярдной напротив, а это не место для мальчика из хорошей семьи. Вчера он явился Туда средь бела дня, во время уроков, под носом у отца - типография Нордела совсем рядом. Вошел через черный ход, как в подпольную забегаловку при сухом законе. Поговорить с Норделом я не решаюсь - надо мной без того потешаются. |
