Это я насчет затыкания рта.
– Не увиливай! Отвечай, почему тебе не устраивали праздников?
– Господи, какой ты настырный!
– С тобой иначе нельзя. Ну и что там с твоим детством?
– Жаль все-таки, что мы не на работе. Знаешь, почему у меня нет высшего образования?
– Пока не знаю, но, если скажешь, буду знать.
– Потому что моя мама рано овдовела, осталась с двумя детьми и всю жизнь работала не покладая рук, чтобы прокормить нас с сестрой. Мы экономили на всем, и мама всегда была усталая, так что о днях рождения не могло быть и речи. Правда, иногда она пекла бисквитный торт, мы его украшали свечками и пировали втроем. – Шейла помолчала. – В последний раз мы праздновали, когда Стефани исполнилось десять лет – столько же, сколько сегодня Одри.
– А что было потом?
Шейла пристально взглянула на него и тихо спросила:
– Хочешь услышать историю моего детства до конца?
– Хотелось бы...
– Только избавь меня от проявления сочувствия. Договорились?
Он кивнул.
– А потом мама заболела. Тяжелая болезнь приковала ее к постели. Она умерла в прошлом году.
– А ты за ней ухаживала... – произнес Генри вполголоса.
– Ухаживала и зарабатывала деньги нелегким трудом.
– Понятно... Это многое объясняет.
Шейла машинально поправила заколки в волосах и, глядя ему прямо в глаза, спросила:
– Что именно?
– Твою сердечность, зрелость... основательность и домовитость. – Он улыбнулся. – Так не пойти ли нам в гостиную и не выпить ли чего-нибудь?
Она улыбнулась.
– Хорошая мысль!
Окна гостиной выходили в сад. Шейла окинула комнату внимательным взглядом и пришла к выводу, что у Маргарет хороший вкус. Выдержанная в золотисто-оливковых тонах просторная комната располагала к отдыху и покою. Уже хозяйничали ранние сумерки. В широкое окно заглядывали благоухающие чайные розы и оранжевый апельсин заходящего солнца. На сервировочном столике, прямо перед окном, стояли бутылки с шампанским. Одна из них мерзла в ведерке со льдом.
Шейла опустилась в кресло.
– Я, как примерный бойскаут, всегда готов! – сказал Генри, откупоривая бутылку.
Он налил шампанское в бокалы на высокой тонкой ножке. Один протянул Шейле.
– Счастья, здоровья, успехов и всего самого хорошего твоей Одри! – пожелала она и отпила из своего бокала ровно половину.
– А я желаю того же самого тебе! – откликнулся Генри.
Шейла сделала протестующий жест.
– При чем здесь я? – Она отпила глоток, чтобы проглотить комок, подступивший к горлу.
– Да, Шейла! Я тебе желаю счастья. Пусть его будет много!
– Знаешь, я об этом часто думаю и пришла к выводу, что в моих воспоминаниях счастье скукожилось, будто дешевая ткань после стирки, зато несчастья помню все до одного.
Генри подошел к приоткрытой двери. Распахнул ее.
– Может, пойдем в беседку?
– Мне нравится здесь. Такие чудные розы! Кто занимается садом, ты или Маргарет?
– У моей жены ярко выраженная антипатия к земле и насекомым.
– А у тебя?
– Я люблю возиться со всякими цветами-саженцами, люблю наблюдать, как они укореняются и растут. |