Изменить размер шрифта - +
Не моя».
        Роберта смотрит на него с бесконечным сочувствием.
        — Как же ты можешь подписывать документы, Кэм, если даже твоя подпись тебе не принадлежит?
        • • •
        Роберте очень не нравится, когда Кэм выходит гулять в одиночестве, особенно по ночам. Но сегодня она не в силах его остановить.
        Юноша быстро шагает по мокрой от дневного дождя улице, но у него такое чувство, будто он идёт в никуда. Что-то гонит его, не даёт оставаться на одном месте, словно ему тесно в собственной шкуре. Как там в рекламе? Да, вот оно: Биосистемический синдром дизунификации личности. Идиотское состояние, излечить которое можно только с помощью расплетения.
        Все его мечты, все намерения уничтожить «Граждан за прогресс», стать героем, достойным любви Рисы, ничего не стоят, если он всего-навсего вещь, собственность армии. Роберта заблуждается. Это не просто юридическое определение, заморочка крючкотворов-законников. Как она не понимает, что когда кто-то даёт тебе определение, ты теряешь способность определять себя сам? В конце концов он станет тем, чем его считают. Он станет вещью.
        Ему нужно каким-то образом заявить о своём существовании вопреки любым утверждениям закона. Нужно что-то, чем бы жило его сердце несмотря ни на какие бумажные определения. Риса могла бы дать ему это. Но ведь её здесь нет...
        А может, стоит поискать в других местах?
        Кэм начинает обыскивать свою память в поисках мгновений духовной сопричастности. Вот его первая исповедь, вот бар-мицва, вот церемония, где его учат произносить «бисмилля». Он видел, как его брата крестили в греческой православной церкви и как сжигали тело бабушки на традиционных буддийских похоронах. Почти все религиозные верования представлены в его сознании — скорее всего, это сделано с умыслом. Наверно, таков был один из многих критериев, с которыми Роберта подходила к подбору его составных частей. Такая уж она дотошная.
        Но которая из религий даст ему искомое? Кэм знает, что если он заговорит об этом с раввином или буддийским священнослужителем, то они ответят ему мудростями, которые лишь умножат вопросы. Типа: «Существуем ли мы потому, что другие воспринимают нас как таковых, или достаточно и нашего собственного суждения?»
        Нет. Кэму нужна реальная и приземлённая догма, которая ответит ему конкретно: да или нет.
        В нескольких кварталах отсюда есть католическая церковь — старая, с замечательными витражами. Во «внутреннем сообществе» Кэма набирается солидное количество верующих этой конфессии — достаточно для того, чтобы, вступая под своды храма, он ощутил почтение и трепет.
        В церкви совсем немного народу — месса окончена, время исповедей подходит к концу. Кэм знает, что делать.
        • • •
        — Святой отец, отпустите мне мои прегрешения.
        — Поведай о них, сын мой.
        — Я ломал вещи. Я крал их. Электронику. Автомобиль — может, пару штук. Возможно, я как-то пытался изнасиловать девушку. Я не уверен.
        — Не уверен? Как ты можешь быть в этом не уверен?
        — У меня ни о чём нет полных воспоминаний.
Быстрый переход