– Ха‑ха! Ну так ты его не получишь! – Она убежала в спальню и вскочила на постель, прыгая с ноги на ногу, смеясь, со сверкающими глазами и развевающимися волосами.

– Отдай мне печенье, дочь Евы! Я без него жить не могу!

– Наркоман!

– Да! – С загоревшимися глазами он тоже вскочил на постель, отобрал печенье и зашвырнул его на обтянутый пергаментом стул, а потом крепко прижал к себе Кизию.

– Ты не только безнадежный шоколадоголик, Марк Були, ты еще и эротоман. – Засмеявшись счастливым детским смехом, она поудобнее устроилась в его объятиях.

– А может, без тебя я тоже жить не могу…

– Сомневаюсь. – Он притянул ее к себе, и, смеясь, они занялись любовью.

– Что ты хочешь на ужин? – Она зевнула и свернувшись калачиком, подвинулась поближе к нему на большой, удобной кровати.

– Тебя.

– Это было на обед.

– Ну и что? Разве есть закон, запрещающий одно и то же блюдо на обед и ужин? – Он взъерошил ей волосы, и губы его потянулись к ее губам.

– Марк, я серьезно. Что будешь есть, кроме шоколадного печенья?

– Не знаю… Ну, как обычно… бифштекс… омар… икра. – Он и представления не имел, насколько это для нее обычно. – Правда, не знаю. Наверное, пиццу. Какую‑нибудь колбасу. Лазанию. Можно сейчас купить свежий базилик?

– Ты опоздал на четыре месяца. Сейчас не сезон для базилика. А как насчет соуса из моллюсков?

– Договорились.

– Я сейчас вернусь. – Она провела языком по его пояснице, еще раз потянулась и выскочила из постели так, что он не успел дотронуться до нее. – Хватит, Маркус. Потом. Иначе мы останемся без ужина.

Перевернувшись на спину, он стал наблюдать, как она одевается.

– Зануда ты, Кизия, но смотреть на тебя приятно.

– Возвращаю оба комплимента.

Он лениво растянулся на простынях, и ей пришло в голову, что трудно представить себе нечто более прекрасное, чем дерзкая нагота очень молодого и очень красивого мужчины.

Кизия вышла из спальни и вернулась с сеткой в руке, одна из его рубашек была завязана узлом под грудью, джинсы плотно облегали бедра, волосы перехвачены красной лентой.

– Я должен тебя вот так нарисовать.

– Ты должен перестать быть таким дурнем. Я могу от тебя заразиться. Есть какие‑нибудь особые пожелания? – Он улыбнулся, отрицательно покачал головой, и она ушла на рынок.

По соседству было несколько итальянских рынков, где она любила покупать для него еду. Это была настоящая пища: домашняя пицца, свежие овощи, огромные фрукты, налитые соком помидоры, великое множество колбас и сыров, к которым так и хотелось прикоснуться и вдохнуть их аромат. Все это казалось таким соблазнительным и сулило королевскую трапезу. Длинные батоны итальянского хлеба, которые удобно нести под мышкой, как она обычно делала в Европе. Бутылки вина, подвешенные на крюках к потолку.

Идти было недалеко, и наступило как раз то время дня, когда молодые художники начинали выползать из своих убежищ. Конец дня, когда те, кто работает по ночам, начинают оживать, а те, кто работает днем, испытывают желание потянуться и пройтись. Чуть позже на улицах станет полно народа: гуляют, болтают, курят травку, собираются группами, забредают в кафе по пути к друзьям или на выставку чьих‑нибудь скульптур. Все в Сохо были друзьями, и все много работали. Попутчики в странствиях души. Первооткрыватели в искусстве. Танцоры, писатели, поэты, художники, собранные в южной оконечности Нью‑Йорка между умирающим, полным грязи и непристойностей Гринвич‑Виллиджем и стеклом и бетоном Уолл‑стрита.