Я не знала, что́ сказать. И не знала, что́ посоветовать, чему научить.

– Очень боюсь старости, – сказала Галя, вынув новую папиросу. – Старость – это одиночество, а одиночеством я и так сыта по самое горло!

Закурила, задумчиво следя за голубым, слоистым дымом.

– Сколько их уже у меня было! И один похож на другого. Каждый придет, прошастает по коридору, чтобы его никто не увидел, этого они все, как один, боятся, а после выскочит из подъезда, поднимет воротник повыше и скорее побежит подальше, а сам оглядывается – вдруг жена его выследила? А я все одна. И в праздник одна, и в будни одна. Он с женой в кино, а я с подругой или вовсе ни с кем и только дни считаю, когда он снова заглянет, и так с каждым получается, кого ни возьми.

Украдкой я глянула на часы. Мне уже пора было ехать.

Но Галя продолжала говорить дальше:

– Я вот что придумала. Я тоже теперь решила иначе действовать. Он придет ко мне, скажет, как всегда, что ему некогда, времени в обрез, а я ему тут же: «Милый мой, я тоже прямо как на иголках, мне до того некогда!»

Должно быть, вообразив себе, как это все будет, Галя засмеялась не без злорадства.

– Пусть тогда тоже раз в жизни и обо мне подумает! Пусть помучается, поревнует, куда это я тороплюсь. Верно?

– Верно, – сказала я и, уже не скрываясь, снова поглядела на часы.

– Тебе что, тоже некогда? – спросила Галя.

– Да, вроде того.

– Всем некогда, одной мне делать нечего, – сказала она.

– Разве вы не работаете?

– Работаю, конечно, с прошлого года перешла в райисполком, но мне сегодня к одиннадцати.

– А мне сейчас надо ехать по делам.

– Слушай, Валя, что я тебя попрошу… – Она замялась. – Ты не обидишься?

– Нет, а что?

– Если откажешь, я тоже не обижусь.

– О чем вы говорите?

– Дай мне кусочек сала с собой.

– Господи, да берите, конечно!

Она спросила обрадованно:

– Правда? Можно?

– Конечно, можно. Отрежьте сами.

– А тебе не жаль?

– Нет.

Она отрезала три тоненьких ломтика.

– Это для него. Угощу, когда придет. Он очень сало любит.

– Возьмите еще заварки.

Я отсыпала ей ложечку заварки.

Галя широко улыбнулась:

– Я ему сегодня пир устрою! Сегодня я ему еще ничего не скажу, а в следующий раз, как придет, сразу же огорошу, так прямо в лицо и выложу: «Прости, милый, мне очень некогда». Что тогда скажет? А?

Глаза ее блестели, словно видела она сейчас не меня, а того, с кем собиралась встретиться. Морщинки возле глаз казались глубже, все ее сорок тщательно скрываемых лет как бы разом вылезли наружу.

Как только Галя ушла, Иван Владимирович снова появился на кухне.

– Ну что? Наслушалась всяких баек?

– Было дело. А вообще жаль ее, какая то она неприкаянная.

– У меня от нее морская болезнь.

– И все равно жаль ее, – повторила я. – И Кот, помню, тоже всегда жалел ее.

– Кот всех жалел.

– Я ухожу, – сказала я.

– Возьми, – он протянул мне ключи. – Может, придешь раньше меня.

– А вы когда будете?

– Наверно, к вечеру. У нас сегодня общее собрание ткацкой фабрики. А ты?

– Я тоже буду к вечеру, – сказала я.

* * *

Дом стоял на Вокзальной улице.