Я вошла в калитку. Из будки, которой я вначале не заметила, ко мне бросилась черная пушистая дворняжка. Сперва хорошенько облаяла, глядя прелестными выпуклыми, совсем не злыми глазами, потом завиляла хвостом и подошла ближе. Почувствовала, что я люблю собак.

На крыльцо вышла девушка, одетая в стеганку, прикрикнула на собаку:

– Час, а ну перестань, слышишь?

– Что за смешное имя, – сказала я. – Почему Час?

– Это брат так назвал его, он нашел щенка года три назад в лесу в час ночи. Вот потому и Час…

Чем дольше я смотрела на нее, тем лицо ее все больше казалось мне знакомым. И вдруг я поняла: это же, очевидно, сестра Сергея Кукушкина.

– Вы что, к нам? – спросила она.

– Мне нужно к Кукушкиным.

– Идемте. Мы и есть Кукушкины.

Я прошла вслед за ней в сени. На стене висел велосипед с выгнутой, должно быть, не раз чиненной рамой.

«Наверно, велосипед Сергея», – подумала я.

– Сюда идите, – сказала девушка, раскрывая дверь.

Небольшая комната встретила меня отрадным после мороза теплом. Топилась печь, облицованная кафельными плитками, белыми и голубыми. Почему то мне подумалось, что Сергей сам укладывал плитки.

Возле дверцы, в которой уютно трещали дрова, стояла женщина, уже немолодая, в темной вязаной кофте. Отблеск огня окрасил ее лицо в розовый цвет или, может быть, лицо ее вспыхнуло при виде меня?

Так вот какая она, мать Сергея Кукушкина…

Она разглядывала мою шинель, серую бобриковую ушанку, а глаза ее, широко расставленные, схожие по цвету с глазами сына, как бы вбирали меня в себя, и я шагнула к ней, а она молча стояла возле печки и только смотрела, не опуская глаз. И сестра тоже смотрела на меня.

Наконец мать спросила:

– Вы кто? Оттуда?

Я кивнула.

Сестра подвинула мне стул.

– Разденьтесь, – сказала она. – Здесь тепло.

Я сняла шинель, и она взяла ее, повесила на крючок возле двери.

– Значит, ты была там вместе с Сережей, – сказала мать.

Села за стол, и я села напротив нее.

– Мы прошлым летом получили письмо…

Глаза матери были совершенно сухие. Сестра стала рядом с матерью, положив руки на ее плечо.

– У нас многие говорят, – сказала сестра, – на фронте бывает всякое: напишут, что погиб, а на самом то деле…

Я не ответила ей. И мать поняла, что я знаю, как все было.

– Ты мне все расскажи, слышишь? – сказала она.

– Сережа погиб, – сказала я, – утром пятого июля сорок второго года.

Сестра вдруг всхлипнула, но мать строго сказала:

– Замолчи, Ольга!

Глянула на меня:

– Сама видела?

– Да. Он спас меня и погиб. От мины.

– Как же это все случилось?

– Он упал на меня и закрыл собой…

Мать встала, подошла к комоду, выдвинула ящик, вынула письмо в измятом конверте.

Раскрыла конверт, прочитала негромко:

– «Ваш сын погиб смертью героя за свободу и независимость своей Родины…»

Ольга заплакала. Должно быть, слова прочитанные матерью, как то по новому обожгли ее или просто ей подумалось, вот перед нами та, из за которой погиб Сережа.

А мать не заплакала. Бережно сложила письмо, сунула его обратно в ящик комода. Я думала: что то она сейчас чувствует? Вражду, ненависть, обиду за то, что я осталась жить, а его уже нет, никогда не будет…

Она снова села за стол.

– Ты дружила с Сережей?

– Да.

Сама не знаю, как вырвалось у меня это «да».