Я представляла себе его сожаление, когда он узнал правду. Я верю, если бы он мог что-то изменить, он бы это сделал. Думаю, он хотел этого больше, чем чего-либо в своей жизни.

Но мы не можем изменить себя — ни королеву, ни принца, ни девушку из Нью-Йорка.

Как он сказал мне однажды… королевская власть — это навсегда.

Телевизор фокусируется на пустой трибуне, на блестящем дереве выгравирован герб королевской семьи. Я не узнаю богато украшенный фон — два окна с тяжелыми занавесями с цветочным узором, на стене между ними висит портрет родителей Николаса. Это не Гатри Хаус — возможно, еще одна комната во дворце или одно из множества владений, о которых он мне рассказывал, но так и не имел возможности показать.

За камерой слышится болтовня людей, вспышки, и вот он уже там, поднимается на трибуну. Дыхание вырывается из моих легких одним резким, болезненным порывом, и комок, внезапно застрявший в горле, затрудняет вдох.

Боже, он прекрасен.

И выглядит чертовски ужасно.

Его темно-синий костюм идеально подходит к его фигуре — эти широкие плечи, сильные руки, теплая, великолепная грудь. Но щеки впали, а под глазами — тени.

Он кажется… грустным.

И это опустошает меня. Потому что, несмотря на то, как все закончилось, он заслуживает счастья — и я так хочу этого для него.

Генри садится в кресло справа от Николаса, положив голову на руку, локти на стол, и выглядит усталым. Саймон тоже там, на еще одном кресле, и я думаю о Фрэнни.

Наверное, сейчас она называет меня Сбежавшей Сучкой.

— Народ Весско, — начинает Николас, доставая из кармана стопку белых карточек. — Мы через многое прошли вместе, вы и я. вы праздновали с моей семьей день моего рождения, — уголок его рта приподнимается, — и мне говорили, что некоторые вечеринки были довольно шумными. Вы наблюдали, как я делал свои первые шаги, посещал свой первый день в школе, ездил на своем первом коне — Короле, так его звали.

Николас откашливается и смотрит вниз, его темные волосы падают на лоб.

— Вы горевали вместе со мной и Генри, когда мы потеряли наших родителей — наша боль была вашей болью. Вы лелеяли нас, утешали, держали в своих объятиях, будто мы были вашими собственными детьми — и мы ими и являемся, в самом прямом смысле. Вы видели, как я окончил университет, прошел ту же военную подготовку, что и каждый из вас, — и я стремился в действии и слове заставить вас гордиться. Чтобы стать таким человеком, лидером и принцем, которого вы все заслуживаете.

Некоторое время он смотрит на карточки в своей руке, потом с трудом сглатывает.

— Моя мама о многом мечтала для нас, как и все матери для своих детях. Она хотела, чтобы наша жизнь была наполнена целью, достижениями… и любовью. Любовь моих родителей друг к другу была просто чудом — вы все это видели. Они были предназначены друг для друга, делали друг друга лучшими версиями самих себя. А вы, как и моя бабушка, Ее Величество Королева, ждали — не так уж и терпеливо, — Николас слегка ухмыляется, и смешок эхом разносится по толпе, — когда я найду свою собственную любовь.

Похоже, его тошнит. И его челюсти сжимаются, будто он пытается сдержать слова. Затем он смотрит в камеру, сдвинув брови.

— Сегодня ваше ожидание подходит к концу. И я буду говорить с вами о будущем монархии — о моем будущем с женщиной, на которой я женюсь.

Я кусаю себя за щеку изнутри. Не думаю, что смогу это сделать — Боже, почему я думала, что смогу это смотреть?

— Она хотела бы быть здесь со мной сегодня, но… обстоятельства… сделали это невозможным.