Туалет на четыре кабины размером соответствовал милицейскому тиру. Стены были отделаны мраморной крошкой, на белоснежных дверцах красовались ручки в виде бычьих голов с кольцами в ноздрях. Над розовой раковиной умывался негр. Приторно пахло трубочным табаком «Амфора».

Рыбаков заперся в кабине. Дождавшись, когда за негром захлопнется дверь, он достал из‑за ремня герметично упакованный в пластик «ТТ», отвинтил розовый набалдашник с крышки сливного бачка и опустил пистолет в воду…

По парадной лестнице поднималась делегация улыбчивых японцев. Переводчик что‑то объяснял, словно аккуратные коротышки пришли в Третьяковку или в Алмазный фонд. Потомки самураев вызвали настоящий переполох. Вальяжный «мэтр» поправлял перед зеркалом традиционную «бабочку», тореадоры срочно меняли алые скатерти на столах. Теперь на респектабельного молодого человека в очках никто не обращал внимания, и Рыбаков вернулся за свой столик незаметно.

«Рабы, – с презрением подумал он, посыпая бифштекс красным перцем и наблюдая за тем, как суетятся ряженые „шестерки“. – Да, напяль на вас хоть рыцарские латы – рабства из душонок не выдавить. Ишь, лебезят… Родина, любовь, достоинство – тьфу на вас еще раз! Баксы – это да, за баксы они будут жопу лизать хоть кому. Продали Родину, падлы! Какая может быть без Родины нация?..»

Опер лениво доел фарш, поманил «тореадора». Обед обошелся в сто сорок баксов. Рыбаков расплатился по счетчику, без чаевых. Он вышел из ресторана, раскланявшись с гардеробщиком и швейцаром, постоял во дворе, пока подвернулось такси, и укатил.

Часы показывали половину четвертого.

На развилке ему повстречался красный «Порше» в сопровождении двух «БМВ». Машины прижались к осевой, пропустили автобус и свернули к «Сарагосе».

34

Трудяга Микроскоп лихо владеет компьютером.

– Я, Александр Григорьевич, программист по первому образованию, – улыбается он, протирая толстые линзы очков.

«Работал бы себе программистом. Нет, потянуло в грязь!..»

– «Нарушение антимонопольного законодательства» по «сто семьдесят пятой прим». Давать?

– Когда?

– Именно шестнадцатого.

– Не нужно. Какое там «антимонопольное»!.. – Акинфиев по старинке листает амбарную книгу, хитроумной машины он немного побаивается. – А я, знаете ли, застал время, когда в деревнях на лампочку дули. Смеетесь?.. Нет, правда!..

Старенький, такой же, как Акинфиев, хранитель спецархива Генпрокуратуры проворен и прост.

– Вот имеется «незаконное предпринимательство» от пятнадцатого ноль пятого девяносто первого. Годится?

Акинфиев снимает очки, массирует веки, виски, смотрит непонимающим взглядом. Почему старенький? Почему такой же, как он сам?.. Неужели он так подумал? Ведь ему же нет еще шестидесяти! Нет еще, нет! – какая же это старость?.. Разве это – старость?

Увы, да. Все в этом мире относительно, а понятие старости – особенно.

– Кто возбуждал?

– Московская областная прокуратура.

«Неужели я?! Нет. В девяносто первом меня там еще не было. К тому же я никогда не оставлял „висяков“.

– Не нужно, Леопольд Грантович. Только за шестнадцатое мая.

«Дело прекращено за отсутствием состава преступления».

«Дело возвращено на доследование…»

«Дело прекращено за недостаточностью улик».

«…приостановлено в связи с сокрытием обвиняемого».