"Мадам де Варанбон, -
сказала ей моя свекровь, - постоянно глотая эти таблетки Жеродель, вы
испортите желудок". - "Но герцогиня, - отвечала г-жа де Варанбон, - как же я
могу испортить себе желудок, если это идет в бронхи?" И затем, это именно
она сказала: "У герцогини есть корова - такая красивая, такая красивая, что
все ее принимают за племенного жеребца"". Г-жа де Германт охотно болтала бы
о г-же де Варанбон и дальше, ведь мы помнили о ней сотни забавных историй,
но мы знали, что это имя не вызовет в невежественной памяти Блока никакого
образа, пробуждающегося в нас, как только заходит речь о г-же де Варанбон,
г-не де Бреоте, принце д'Агригенте, - по этой причине Блок, быть может,
несколько преувеличивал наш авторитет, что для меня было вполне понятно, но
не потому, что когда-то это было и со мной, ибо собственные заблуждения и
глупости редко способствуют, даже когда мы прозреваем их насквозь, чтобы мы
стали снисходительнее к недостаткам наших ближних.
Даже несущественные детали тех далеких времен стали неразличимы, и
кто-то вблизи от нас спрашивал, не от отца ли ее, г-на де Форшвиля,
тансонвильские земли перешли к Жильберте; он получил ответ: "Что вы, эта
земля перешла к ней от семьи мужа. Это все от Германтов. Тансонвиль прямо
рядом с Германтом. Он принадлежал г-же де Марсант, матери маркиза де Сен-Лу.
Только его заложили под большие проценты. Так что на деньги м-ль де Форшвиль
его выкупили и отдали в приданое жениху".
Другой раз, некто, кому я рассказывал о Сване, чтобы описать остроумие
той эпохи, ответил: "Да, герцогиня де Германт пересказывала мне его словца;
с этим стариком вы познакомились у нее, не так ли?"
В уме герцогини прошедшее претерпело сильные изменения (или же
разграничения, существовавшие в моем, у нее попросту отсутствовали, и то,
что стало для меня событием, осталось незамеченным ею), и она могла
предположить, что я познакомился со Сваном у нее, а с г-ном де Бреоте
где-нибудь еще, составив мне, таким образом, прошлое светского человека, - к
тому же, она распространяла его на слишком далекие времена. Не только я
составил представление об истекшем времени, но и герцогиня, причем с
иллюзией, обратной по отношению к моей, - мне оно казалось короче, чем оно
было, а она, напротив, растягивала и отбрасывала его слишком далеко, не
принимая в расчет великое разделение между моментом, когда она была для меня
именем, потом - предметом моей любви, и точкой во времени, когда она стала
для меня рядовой светской дамой. Однако я встречался с ней только во второй
период, когда предстала мне другим человеком. Но от ее собственных глаз эти
отличия ускользали, и в самой возможности моего присутствия в ее доме двумя
годами раньше она уже не находила ничего особенного, поскольку не знала,
основываясь на другом, что тогда она уже являлась чем-то иным, и ее личность
не казалась ей самой, как мне, прерывной.
"Все это напоминает мне, - сказал я ей, - мой первый прием у принцессы
де Германт, когда я не знал, приглашен ли я, и ждал, что меня выставят; вы
были в ярко красном платье и красных туфельках". |