По сути, она
своими рассказами как бы поставляла мне то, что считала сюжетами новелл. В
этом она ошибалась; она всегда и с избытком пополняла кладовые моего
воображения, но это происходило более непроизвольно и у истока стоял я сам,
- с ее помощью, хотя и без ее ведома, я постигал законы жизни.
Г-н де Германт приберегал свои молнии для герцогини, и г-жа де Форшвиль
не упускала случая указать раздраженному герцогу на свободный круг общения
его жены. Так что герцогиня была вдвойне несчастна. Правда, г-н де Шарлю, с
которым я как-то об этом разговорился, утверждал, что первые проступки были
допущены не его братом, что на деле миф о верности герцогини прикрывает
бессчетное количество утаиваемых приключений. Я никогда не слышал, чтобы об
этом говорили. Практически для всех г-жа де Германт была женщиной совершенно
иного склада. Мысль о том, что она безупречна, разумелась как что-то
очевидное. Я колебался, поскольку не знал, какое из двух предположений
соответствует истине, почти всегда большинству неизвестной. Мне ведь еще
помнились блуждающие голубые взгляды герцогини де Германт в одном из нефов
комбрейской церкви. Однако правда и то, что ни одно из этих предположений не
опровергалось ими, и как тому, так и этому они могли придать столь же
отличные, сколь и приемлемые смыслы. В детском своем неразумии, я на секунду
счел их любовными взглядами, обращенными ко мне. Затем я понял, что это было
лишь благожелательными взглядами владычицы, подобными взорам дамы,
изображенной на витражах церкви, разглядывавшей своих вассалов. Следовало ли
теперь признать, что именно первая моя мысль была истинной, что позднее
герцогиня никогда не говорила со мной о любви только потому, что
скомпрометировать себя с другом тетки и племянника было для нее опасней, чем
интрижка с неизвестным юношей, случайно встреченным в Св. Иларии
Комбрейской?
Секунду-другую герцогиня, должно быть, испытывала счастье, ведь ее
содержательное прошедшее было разделено мною, но когда я попросил рассказать
мне, в чем выражался провинциализм г-на де Бреоте, коего в свое время я
плохо отличал от г-на де Саган или г-на де Германт, она снова встала на
точку зрения светской женщины, то есть хулительницы всякой светскости.
Говоря со мной, герцогиня провела меня по комнатам. В маленьких гостиных
собрались близкие друзья, - чтобы послушать музыку, они предпочли
уединиться. В гостиной ампир несколько фраков вслушивались, восседая на
канапе; рядом с Психеей, опирающейся на Минерву, виднелось кресло,
поставленное под прямым углом, но внутри вогнутое, как люлька, - там сидела
девушка. Изнеженность ее позы, то, что она и не шелохнулась, когда герцогиня
вошла, контрастировало с чудным сиянием ее ампирного платья алого шелка,
перед которым бледнели самые красные фуксии, и значки и цветы так глубоко
погрузились в перламутровую ткань, что на поверхности остались лишь впалые
следы. |