"Вам не кажется, - спросил я герцогиню, - что для г-жи де Сен-Лу
неприятны встречи с бывшей любовницей мужа?" Я увидел, как на лицо г-жи де
Германт легла косая складка, связующая какими-то глубокими нитями только что
услышанное с малоприятными мыслями. Связями глубокими, хотя и не
выражаемыми, - но тяжелая основа наших слов никогда не получит ответа, ни
словесного, ни письменного. Только глупцы впустую десять раз подряд просят
ответить на сдуру написанное письмо, в котором было что-то лишнее; ибо на
такие письма отвечают делами, и корреспондентка, которую вы уже сочли
неаккуратной, при встрече назовет вас господином вместо того, чтобы назвать
по имени. Мой намек на связь Сен-Лу с Рашелью был не так тяжел и только на
секунду мог вызвать у г-жи де Германт тягостное впечатление, напомнив ей,
что я был другом Сен-Лу и, возможно, конфидентом по поводу огорчений,
причиненных Рашели на вечере у герцогини. Но ее мысли на этом не
остановились, грозная складка испарилась, и г-жа де Германт ответила на мой
вопрос о г-же де Сен-Лу: "Скажу вам, что думаю: ей это безразлично, потому
что Жильберта никогда не любила мужа. Она ведь просто чудовище. Ей нравилось
положение в обществе, имя, то, что она станет моей племянницей, ей хотелось
выбраться из своей грязи, - после чего ей ничего другого и в голову не
пришло, как туда вернуться. Знаете, я много страдала из-за нашего бедного
Робера, потому что зорок-то как орел он не был, но потом разобрался, и в
этом, и во многом другом. Не следует так говорить, потому что она все-таки
моя племянница, и у меня нет точных доказательств, что она его обманывала,
но слухи ходили разные, и - скажу вам, что знаю, - с одним офицером из
Мезеглиза Робер хотел стреляться. И поэтому-то Робер и пошел на фронт, война
для него стала каким-то выходом из семейных неприятностей; если хотите знать
мое мнение, его не убили - он сам пошел на смерть. А она так и вовсе не
горевала, она даже удивила меня своим редкостным цинизмом и неслыханным
безразличием, - мне это было очень обидно, потому что я любила бедного
Робера очень сильно. Вас это удивит, наверное, потому что меня знают плохо,
но мне до сих пор случается о нем думать. Я никого не забываю. Он мне ничего
не говорил, но понял, что я все разгадала. Сами подумайте, если бы она хоть
капельку любила своего мужа, разве смогла бы она с таким хладнокровием
находится в этой комнате - ведь здесь присутствует женщина, в которую он был
безумно влюблен столько лет? можно даже сказать - всегда, потому что я
уверена, что это никогда не прекращалось, даже во время войны. Да она бы ей
глотку перегрызла!" - крикнула герцогиня, забывая, что сама она, настаивая,
чтобы пригласили Рашель, и делая возможной эту сцену (которую она считала
неизбежной, если бы Жильберта любила Робера), поступала, наверное, жестоко.
"Да она, знаете ли, - заключила герцогиня, - просто свинья". Это выражение
смогло прозвучать из уст г-жи де Германт после того, как она по наклонной
скатилась из среды обходительных Германтов в общество комедианток, оттого,
что подобное, как ей казалось, "в духе" грубоватого XVIII-го века, потому
также, что, как она полагала, ей позволено все. |