|
Бурная жизнь не ма-нит к тихому порту. У жрицы этого культа, у «матери наслаждений» – нет в виду, как и у истин-ного игрока по страсти, выиграть фортуну и кончить, оставить все, успокоиться и жить другой жизнью. Если бы явилась в том круге такая, она потеряла бы свой характер, свою прелесть: ее, как игрока, увлекут от прочного и доброго пути, или она утратит цену в глазах поклонников, потеряв свободу понятий и нравов. Жизнь ее – вечная игра в страсти, цель – нескончаемое наслаждение, переходящее в при-вычку, когда она устанет, пресытится. У ней один ужас впереди – это состариться и стать не-нужной. Больше она ничего не боится. Играя в страсти, она принимает все виды, все лица, все ха-рактеры, нужные для роли, заимствуя их, как маскарадные платья, напрокат. Она робка, скромна или горда, неприступна или нежна, послушна – смотря по роли, по моменту. Но, сбросив маску, она часто зла, груба и даже страшна. Испугать и оскорбить ее нельзя, а она не задумается, для мщения или для забавы, разрушить семейное счастие, спокойствие чело-века, не говоря о фортуне: разрушать экономическое благосостояние – ее призвание. Ее должна окружать бесконтрольная роскошь. Желаний она не должна успевать иметь. Квартира у нее – храм, но походящий на выставку мебели, дорогих безделиц. Вкус в убранстве принадлежит не хозяйке, а мебельщику и обойщику. Печати тонкой, артистической жизни нет: та, у кого бы она была, не могла бы жить этой жизнью: она задохнулась бы. Там вкус – в сервизах, экипажах, лошадях, лакеях, горничных, оде-тых, как балетные феи. Если случайно попадет туда высокой кисти картина, дорогая статуя – они ценятся не удив-лением кисти и резцу, а заплаченной суммой. Ни хозяина, ни хозяйки, ни детей, ни старых преданных слуг – нет в ее квартире. Она живет – как будто на станции, в дороге, готовая ежеминутно выехать. Нет у нее друзей – ни мужчин, ни женщин, а только множество знакомых. Жизнь красавицы этого мира или «тряпичного царства», как называл его Райский, – мел-кий, пестрый, вечно движущийся узор: визиты в своем кругу, театр, катанье, роскошные до без-образия завтраки и обеды до утра, и ночи, продолжающиеся до обеда. Забота одна – чтоб не бы-ло остановок от пестроты. Пустой, не наполненный день, вечер – без суеты, выездов, театра, свиданий – страшен. То-гда проснулась бы мысль, с какими-нибудь докучливыми вопросами, пожалуй, чувство, совесть, встал бы призрак будущего,.. Она со страхом отряхнется от непривычной задумчивости, гонит вопросы – и ей опять лег-ко. Это бывает редко и у немногих. Мысль у ней большею частию нетронута, сердце отсутству-ет, знания никакого. Накупать брильянтов, конечно, не самой – (это все, что есть неподдельного в ее жизни), – нарядов, непременно больше, чем нужно, делая фортуну поставщиков, – вот главный пункт ее тщеславия. Широкая затея – это вояж: прикинуться графиней в Париже, занять палаццо в Италии, сверкнуть золотом и красотой, покоряя мимоходом того, другого, смотря по рангу, положению, фортуне. Идеал мужчины у нее – прежде всего homme genereux, liberal , который «благородно» сыплет золото, потом compte prince и т. п. Понятия об уме, чести, нравах – свои, особенные. Уродство в мужчине – это экономия, сдержанность, порядок. Скупой в ее глазах – изверг. Райский, кружась в свете петербургской «золотой молодежи», бывший молодым офице-ром, потом молодым бюрократом, заплатил обильную дань поклонения этой красоте и, уходя, унес глубокую грусть надолго и много опытов, без которых мог обойтись. Напрасно упрямился он оставаться офицером, ему неотступно снились то Волга и берега ее, тенистый сад и роща с обрывом, то видел он дикие глаза и исступленное лицо Васюкова и слышал звуки скрипки. |
