|
– Рада, довольна! – говорил, ходя взад и вперёд, Александр, и не слушая дяди. – А! так она не любила меня! ни тоски, ни слёз. Нет, я увижу её. Пётр Иваныч пожал плечами. – Воля ваша: я не могу оставить так, дядюшка! – прибавил Александр, хватаясь за шляпу. – Ну, так поди к ней опять: тогда и не отвяжешься, а уж ко мне потом не приставай: я не стану вмешиваться; и теперь вмешался только потому, что сам же ввёл тебя в это положение. Ну, полно, что ещё повесил нос? – Стыдно жить на свете!.. – сказал со вздохом Александр. – И не заниматься делом, – примолвил дядя. – Полно! приходи сегодня к нам: за обедом посмеёмся над твоей историей, а потом прокатаемся на завод. – Как я мелок, ничтожен! – говорил в раздумье Александр, – нет у меня сердца! я жалок, нищ духом! – А всё от любви! – прервал Пётр Иваныч. – Какое глупое занятие: предоставь его какому-нибудь Суркову. А ты дельный малый: можешь заняться чем-нибудь поважнее. Полно тебе го-няться за женщинами. – Но ведь вы любите же вашу жену?.. – Да, конечно. Я очень к ней привык, но это не мешает мне делать своё дело. Ну, прощай же, приходи. Александр сидел смущённый, угрюмый. К нему подкрался Евсей с сапогом, в который опустил руку. – Извольте-ка посмотреть, сударь, – сказал он умильно, – какая вакса-то: вычистишь, слов-но зеркало, а всего четвертак стоит. Александр очнулся, посмотрел машинально на сапог, потом на Евсея. – Пошёл вон! – сказал он, – ты дурак! – В деревню бы послать… – начал опять Евсей. – Пошёл, говорю тебе, пошёл! – закричал Александр, почти плача, – ты измучил меня, ты своими сапогами сведёшь меня в могилу… ты… варвар! Евсей проворно убрался в переднюю. IV – Отчего это Александр не ходит к нам? я его месяца три не видал, – спросил однажды Пётр Иваныч у жены, воротясь откуда-то домой. – Я уж потеряла надежду когда-нибудь увидеться с ним, – отвечала она. – Да что с ним. Опять влюблён, что ли? – Не знаю. – Он здоров? – Здоров. – Напиши, пожалуйста, к нему, мне нужно поговорить с ним. У них опять перемены в службе, а он, я думаю, и не знает. Не понимаю, что за беспечность. – Я уж десять раз писала, звала. Он говорит, что некогда, а сам играет с какими-то чудака-ми в шашки или удит рыбу. Поди ты лучше сам: ты бы узнал, что с ним. – Нет, не хочется. Послать человека. – Александр не пойдёт. – Попробуем. Послали. Человек вскоре воротился. – Ну что, он дома? – спросил Пётр Иваныч. – Дома-с. Кланяться приказали. – Что он делает? – Лежат на диване. – Как, об эту пору? – Они, слышь, всегда лежат. – Да что ж он, спит? – Никак нет-с. Я сам сначала думал, что почивают, да глазки-то у них открыты: на потолок изволят смотреть. Пётр Иваныч пожал плечами. – Он придёт сюда? – спросил он. – Никак нет-с. «Кланяйся, говорит, доложи дяденьке, чтоб извинили: не так, дескать, здо-ров»; и вам, сударыня, кланяться приказали. – Что ещё там с ним? Это удивительно, право! Ведь уродится же этакой! Не вели отклады-вать кареты. Нечего делать, съезжу. Но уж, право, в последний раз. И Пётр Иваныч застал Александра на диване. Он при входе дяди привстал и сел. – Ты нездоров? – спросил Пётр Иваныч. – Так… – отвечал Александр, зевая. – Что же ты делаешь? – Ничего. – И ты можешь пробыть без дела? – Могу. – Я слышал, Александр, сегодня, что будто у вас Иванов выходит. |
